Тогда еще спрошу: у них есть роман, вроде о Чистилище. Там вокруг зоны, где живут герои, стоит высокая стена. Герои там куда-то собираются и идут, идут вдоль стены, вроде ищут выход. Не дочитал эту вещь, давно дело было. Может, кто подскажет название?
Возможно "Град обреченный". С одной стороны стена, с другой пропасть Очень сильная вещь.
Цитата:
..В камере тридцать шесть весь мыслимый свет был включен. Господин Кацман стоял, прислонившись плечом к раскрытому сейфу, и жадно листал какое-то дело, привычно терзая бородавку и неизвестно чему осклабляясь. -- Какого черта! -- проговорил Андрей, потерявшись. -- Кто тебе разрешил? Что за манера, черт побери!.. Изя поднял на него бессмысленные глаза, осклабился еще больше и сказал: -- Никогда я не думал, что вы столько понаворотили вокруг Красного Здания. Андрей вырвал у него папку, с лязгом захлопнул железную дверцу и, взяв за плечо, толкнул Изю к табурету. -- Сядьте, Кацман, -- сказал он, сдерживаясь из последних сил. В глазах у него все плыло от ярости. -- Вы написали? -- Слушай, -- сказал Изя. -- Вы здесь все просто идиоты!.. Вас тут сидит сто пятьдесят кретинов, и вы никак не можете понять... Но Андрей уже не смотрел на него. Он смотрел на листок с надписью "Показания подследственного И. Кацмана...". Никаких показаний там не было, там красовался рисунок пером -- мужской орган в натуральную величину. -- Сволочь, -- сказал Андрей и задохнулся. -- Скотина. Он сорвал телефонную трубку и трясущимся пальцем набрал номер. -- Фриц? Воронин говорит... -- свободной рукой он рванул на себе ворот. -- Ты мне очень нужен. Зайди ко мне сейчас же, пожалуйста. -- В чем дело? -- недовольно спросил Гейгер. -- Я домой собираюсь. -- Я тебя очень прошу! -- Андрей повысил голос. -- Зайди ко мне! Он повесил трубку и посмотрел на Изю. Он сейчас же обнаружил, что не может на него смотреть, и стал смотреть сквозь него. Изя булькал и хихикал на своей табуретке, потирал ладони и непрерывно говорил, разглагольствовал о чем-то с отвратительной самодовольной развязностью, что-то о Красном Здании, о совести, о дураках-свидетелях -- Андрей не слушал и не слышал. Решение, которое он принял, переполняло его страхом и каким-то дьявольским весельем. Все в нем плясало от возбуждения, он ждал и все никак не мог дождаться, что вот сейчас откроется дверь, мрачный злой Фриц шагнет в комнату, и как изменится тогда это отвратительное самодовольное лицо, исказится ужасом, позорным страхом... Особенно, если Фриц явится с Румером. Одного вида Румера будет достаточно, его зверской волосатой хари с раздавленным носом... Андрей вдруг почувствовал холодок на спине. Он весь был в испарине. В конце концов еще можно переиграть. Еще можно сказать: "Все в порядке, Фриц, все уладилось, извини за беспокойство..." Дверь распахнулась, и вошел хмурый и недовольный Фриц Гейгер. -- Ну, в чем дело? -- осведомился он и тут же увидел Изю. -- А, привет! -- сказал он, заулыбавшись. -- Что это вы затеяли среди ночи? Спать пора, утро скоро... -- Слушай, Фриц! -- завопил Изя радостно. -- Ну объясни хоть ты этому болвану! Ты же здесь большое начальство... -- Молчать, подследственный! -- заорал Андрей, грохнув кулаком по столу. Изя замолк, а Фриц мгновенно подобрался и посмотрел на Изю уже как-то по-другому. -- Эта сволочь издевается над следствием, -- сказал Андрей сквозь зубы, стараясь унять дрожь во всем тело. -- Эта сволочь запирается. Возьми его, Фриц, и пусть он скажет, что у него спрашивают. Прозрачные нордические глаза Фрица широко раскрылись. -- А что у него спрашивают? -- с деловитым веселием осведомился он. -- Это неважно, -- сказал Андрей. -- Дашь ему бумагу, он сам напишет. И пусть он скажет, что было в папке. -- Ясно, -- сказал Фриц и повернулся к Изе. Изя все еще не понимал. Или не верил. Он медленно потирал ладони и неуверенно осклаблялся. -- Ну что ж, мой еврей, пойдем? -- ласково сказал Фриц. Угрюмости и хмурости его как не бывало. -- Пошевеливайся, мой славный! Изя все медлил, и тогда Фриц взял его за воротник, повернул и подтолкнул к двери. Изя потерял равновесие и схватился за косяк. Лицо его побелело. Он понял. -- Ребята, -- сказал он севшим голосом. -- Ребята, подождите... -- Если что, мы будем в подвале, -- бархатно промурлыкал Фриц, улыбнулся Андрею и выпихнул Изю в коридор. Все. Ощущая противный тошный холодок внутри, Андрей прошелся по кабинету, гася лишний свет. Все. Он сел за стол и некоторое время сидел, уронив голову в ладони. Он был весь в испарине, как перед обмороком.
__________________ Иерархия, 413 ... Мы оберегаем лишь на правильном пути.
Четыре первые части озаглавлены по должности, занимаемой персонажем в описываемый период. Здесь ключевыми являются проблемы социальные – власти, борьбы «за» и «против» чего или кого-либо, предательства, закона и т.д. В пятой части – «Разрыв непрерывности» - впервые столь остро перед героем встают вопросы гуманности, человечности, совести ..Шестая часть озаглавлена «Исход»; проблему, интересующую здесь героев, можно назвать метафизической – это проблема смысла жизни и его поиска. Здесь она обсуждается прямым текстом, хотя поиском этим проникнут весь роман. ... Это роман о пути человеческой жизни, которую каждому суждено пройти по-разному, и о поиске цели этого пути. Грандиозный Эксперимент, затеянный в романе Стругацких, заключается в том, что они предположили, что цель эта все же существует, и заблаговременно сообщили об этом своим героям. Впоследствии же, исходя из этой посылки, они попытались выяснить, как разные персонажи смогут воспользоваться предоставленным им знанием. Далеко не все оправдали их ожидания.
__________________ Иерархия, 413 ... Мы оберегаем лишь на правильном пути.
В этом романе почему то запомнился кореец, который упорно отказывался менять социальный статус. Его даже сажали, но он упорно оставался дворником. Столько мыслей этот образ родил. В области кармы и реинкарнации.
...в июне 1969-го мы составили первый подробный план и приняли окончательное название – «Град обреченный» (именно «обречЕнный», а не «обречённый», как некоторые норовят произносить). Так называется известная картина Рериха, поразившая нас в свое время своей мрачной красотой и ощущением безнадежности, от нее исходившей.
Борис Натанович Стругацкий: «Мы… выдумывали Город»
19 ноября в возрасте 79 лет скончался от рака крови знаменитый писатель-фантаст Борис Натанович Стругацкий.
Он обладал колоссальным авторитетом в среде любителей фантастики. Да и – шире – среди образованных людей определенного мировидения. Несколько десятков повестей и романов, написанных им в соавторстве со старшим братом, Аркадием Натановичем, составили «шкатулку с драгоценностями» в багаже нашей фантастики. Но духовное влияние братьев Стругацких гораздо шире того круга, который составляют любители книг о звездолетах, антигравах и пришельцах. Большую часть их творчества следует рассматривать через призму литературы «основного потока». Или, как иначе говорят, «большой литературы».
В православном журнале уместно поговорить о взглядах этого литературного дуэта на веру и Церковь.
Отношение Стругацких к религии — сложное, неоднозначное и, одновременно, интимно-близкое нашей интеллигенции советского времени. Историческое христианство, а вместе с ним, конечно же, историческую Церковь они считали частью Традиции. Последняя же в их творчестве выступала в роли тормоза для развития, для улучшения мира, для познания вселенной. В некоторых случаях фашизм трактовался Стругацкими прямо как часть Традиции, притом чуть ли не самая естественная ее часть. Интеллигенция – тот слой общества, который, в их понимании, обязан нести свет миру, — не должна иметь ничего общего с Традицией. Напротив, это сила, которой предназначено век за веком упорно Традицию преодолевать.
Вместе с тем, Стругацкие на пике своего творчества призывали в критических случаях выбирать самое доброе, самое человечное решение. И если ради этого потребуется пренебречь явной пользой для «прогресса», чистой прагматикой, что ж… надо пренебречь.
Главный герой их повести «Улитка на склоне» Кандид высказался на этот счет с полной ясностью. В его уста авторы вложили, думается, суть собственной позиции: «Какое мне дело до их прогресса, это не мой прогресс, я и прогрессом-то его называю только потому, что нет другого подходящего слова… Здесь не голова выбирает, здесь выбирает сердце. Закономерности не бывают плохими или хорошими, они вне морали. Но я-то не вне морали!… Идеалы… Великие цели… Естественные законы природы… И ради этого уничтожается половина населения? Нет, это не для меня. На любом языке это не для меня. Плевать мне на то, что Колченог (один из героев повести. – Д.В.) – это камешек в жерновах ихнего прогресса. Я сделаю все, чтобы на этом камешке жернова затормозили. И если мне не удастся добраться до биостанции – а мне, наверное, не удастся, – я сделаю все, что могу, чтобы эти жернова остановились». Притом Кандид очень и очень рискует, приняв такое решение.
Предпочтение нужд ближнего, попавшего в беду, своим интересам – вещь для христианской этики родная. И оно не позволяет считать Стругацких беспримесно-чистыми прогрессистами. Оно говорит об этическом поиске, происходившем в условиях СССР, поиске, не прекратившимся до самой смерти старшего из братьев – Аркадий Натановича.
Когда знаменитому дуэту приходилось прямо высказываться на религиозные темы, его позиция варьировала в диапазоне от атеизма, до осторожного гностицизма. Очень характерна в этом смысле большая повесть «Отягощенные злом». На ее страницах авторами допущены в современную жизнь евангельские персонажи. Трактовка этих персонажей, как и у М.А. Булгакова, отдает гностицизмом. Или, вернее, чем-то вроде осовремененного альбигойства. Само название повести происходит от гностического определения демиурга в трактовке Е.М. Мелетинского: «Творческое начало, производящее материю, отягощенную злом». Но фундаментальная разница между Булгаковым и Стругацкими состоит в том, что первый колебался между христианством и гностицизмом, предлагая интеллигенции «духовное евангелие» от беса, а Стругацкие колебались между гностицизмом, как приемлемой смысловой средой для использования некоторых сюжетных ходов, и агностицизмом – ведь какая может быть вера у советского интеллигента? И они никакого евангелия не предлагали. Просто сделали Христом интеллигента, получившего в свое распоряжение колоссальную мощь.
Устами писателя Сорокина из «Хромой судьбы» Стругацкие сделали откровенное признание на этот счет. Рассуждая о Льве Николаевиче Толстом, Сорокин говорит: «А ведь он был верующий человек… Ему было легче, гораздо легче. Мы-то знаем твердо: нет ничего ДО и нет ничего ПОСЛЕ». И, далее: «Есть лишь НИЧТО ДО и НИЧТО ПОСЛЕ, и жизнь твоя имеет смысл лишь до тех пор, пока ты не осознал это до конца». Надо ли тут что-либо добавлять, комментировать?
Оба брата – и Аркадий, и Борис Натанович с определенного момента относились к советской реальности критически. Первый из них до последних дней своих считал коммунизм лучшей идеей общественного устройства, которую при Сталине исказили, исковеркали. Второй постепенно дрейфовал в сторону западничества, либерализма. После падения СССР Борис Натанович занял отчетливо либеральную позицию. Многое множество раз он высказывался на сей счет с полнейшей однозначностью.
Что же касается времен, когда оба брата работали над лучшими своими вещами, то опыт выхода из сталинского времени в «оттепель», а потом оттуда – в похолодание последних лет правления Хрущева и всего «царствования» Брежнева, наложил отпечаток на множество знаменитейших произведений Стругацких. Так, сталинский СССР и Третий Рейх сближены Стругацкими в повести «Попытка к бегству». А в повести «Трудно быть богом», чуть ли не самой известной по всем их творчестве, намеки на историческую судьбу Советской России совершенно прозрачны. Хотя действие, вроде бы, происходит на другой планете, в королевстве Арканарском…
«Я думаю, – писал Войцех Кайтох, внимательный исследователь творчества братьев Стругацких, – культурный советский читатель не имел ни малейших трудностей с обнаружением в арканарских событиях аллегорий судьбы российской и советской интеллигенции, массово уничтожаемой во времена правления Сталина или же подвергающейся различным преследованиям. Читатель именно культурный, ибо иной мог и не знать ничего об этих делах. Если же знал и аллюзии прочел, то… имел возможность обнаружить попытку анализа исторической роли сталинизма в его отношении к интеллигенции и прямое предостережение о том, чем мог бы кончиться для СССР рецидив... если учесть личные недоразумения Хрущева с интеллигенцией».
Сталинизму и его последствиям (фактически, идейному тупику СССР, как видели Стругацкие), посвящено самое крупное по объему их произведение – роман «Град обреченный». Через много лет после того, как он был создал, Борис Натанович вспоминал: «Ни над каким другим нашим произведением (ни до, ни после) не работали мы так долго и так тщательно. Года три накапливали – по крупицам – эпизоды, биографии героев, отдельные фразы и фразочки; выдумывали Город, странности его и законы его существования, по возможности достоверную космографию этого искусственного мира и его историю – это было воистину сладкое и увлекательное занятие, но все на свете имеет конец, и в июне 1969-го мы составили первый подробный план и приняли окончательное название– “Град обреченный”… Так называется известная картина Рериха, поразившая нас в свое время своей мрачной красотой и ощущением безнадежности, от нее исходившей...» Это сказано о Советском Союзе брежневских времен, а не о каком-то гипотетическом обществе инопланетного мира.
После кончины Аркадия Натановича в 1991 году его младший брат продолжил работать. Его перу принадлежат два «сольных» романа: «Поиск предназначения» и «Бессильные мира сего», опубликованных под псевдонимом С. Витицкий. Там общественная позиция, высказанная ранее, при совместном творчестве, прозвучала намного жестче.
Культурное значение Аркадия и Бориса Стругацких огромно. В течение нескольких десятилетий они вели за собой очень значительную часть советской интеллигенции. Фактически, были ее духовными вождями. Трудно назвать хоть кого-то из писателей 1960-х – 1980-х, кто оказал бы на наш образованный класс столь же мощное воздействие. В книгах Стругацких видны мысли, чаяния и этические установки миллионов интеллигентов того времени. И с этой точи зрения тексты Стругацких – настоящая энциклопедия советской интеллигенции. Покуда она жива, произведения знаменитого писательского дуэта забыты не будут.
Борис Натанович Стругацкий: «Мы… выдумывали Город»
Так, сталинский СССР и Третий Рейх сближены Стругацкими в повести «Попытка к бегству». А в повести «Трудно быть богом», чуть ли не самой известной по всем их творчестве, намеки на историческую судьбу Советской России совершенно прозрачны. Хотя действие, вроде бы, происходит на другой планете, в королевстве Арканарском…
Где этот (...) тип увидел сближение СССР с Третьим рейхом? Или он повести не читал, а гонорар за статью нужен?
Цитата:
Сталинизму и его последствиям (фактически, идейному тупику СССР, как видели Стругацкие), посвящено самое крупное по объему их произведение – роман «Град обреченный».(...) Это сказано о Советском Союзе брежневских времен, а не о каком-то гипотетическом обществе инопланетного мира.
Дмитрий ВОЛОДИХИН
Много сейчас будет желающих пристегнуть творчество АБС к своей инвалидной коляске
__________________ "Никогда от правды взора не прячь"
...в июне 1969-го мы составили первый подробный план и приняли окончательное название – «Град обреченный» (именно «обречЕнный», а не «обречённый», как некоторые норовят произносить). Так называется известная картина Рериха, поразившая нас в свое время своей мрачной красотой и ощущением безнадежности, от нее исходившей.
Горбовский приподнялся на локтях и оглядел слушателей. Кондратьев спал, пригревшись на солнышке. Женя лежал на спине, задумчиво глядя в голубое небо. - Да, небезынтересная сказочка, - медленно сказал он. - "Для будущего мы встаем ото сна. Для будущего обновляем покровы. Для будущего устремляемся мыслью. Для будущего собираем силы... Мы услышим шаги стихии огня, но будем уже готовы управлять волнами пламени". Горбовский дослушал и сказал: - Это не сказочка. Это, Евгений Маркович, быль. Не верите? - Нет, - сказал Женя. - Спросите Валькенштейна. И поглядите на Диксона. Есть у него шрам на голове? Нет у него шрама на голове. По-моему, очень убедительно. Он помолчал немного и добавил: - И как вообще, по-вашему, мы смогли выбраться, если у нас взорвался обогатитель плазмы? - Милый Леонид Андреевич, - сказал Женя, - я бы тоже очень хотел повидаться с нашими потомками. Подумать только, какой путь прошел человек, и как много ему еще осталось идти! Вы знаете, Леонид Андреевич, мое воображение всегда поражала ленинская идея о развитии общества по спирали. От первобытного коммунизма, коммунизма нищих, нищих телом и духом, через голод, кровь, войны, через сумасшедшие несправедливости, к коммунизму неисчислимых материальных и духовных богатств. С коммунизма человек начал и к коммунизму вернулся, и этим возвращением начинается новая ветвь спирали, такая, что подумать - голова кружится. Совсем-совсем иная ветвь, не похожая на ту, что мы прошли. И двигает нас по этой новой ветви совсем новое противоречие: между бесконечностью тайн природы и конечностью наших возможностей в каждый момент. И это обещает впереди миллионы веков интереснейшей жизни.
Но, слава богу, недостатка в черновиках я уже давно не испытываю. Кряхтя я поднялся с кресла, подошел к «стенке», к самой дальней секции, и кряхтя уселся рядом с нею прямо на пол. Ах, как много движений я могу теперь совершать только натужно кряхтя – как движений телесных, так и движений духовных. (Кряхтя мы встаем ото сна. Кряхтя обновляем покровы. Кряхтя устремляемся мыслью. Кряхтя мы услышим шаги стихии огня, но будем уже готовы управлять волнами пламени. Кряхтя. «Упанишады», кажется. А может быть, и не совсем «Упанишады». Или не «Упанишады» вовсе.) Кряхтя я откинул створку цокольного шкафчика, и на колени мне повалились папки, общие тетради в разноцветных клеенчатых обложках, пожелтевшие, густо исписанные листочки, скрепленные ржавыми скрепками.
.."Для будущего мы встаем ото сна. Для будущего обновляем покровы. Для будущего устремляемся мыслью. Для будущего собираем силы... Мы услышим шаги стихии огня, но будем уже готовы управлять волнами пламени". Горбовский дослушал и сказал: - Это не сказочка. ...
мдаа.. это сильно, слов нет.
Агни Йога, Предисловие ... Для будущего мы встаем от сна. Для будущего обновляем покровы. Для будущего питаемся. Для будущего устремляемся мыслью. Для будущего собираем силы. Сперва применим советы к жизни, а затем произнесем название Йоги ближайших дней. Мы услышим шаги стихии огня, но будем уже готовы управлять волнами пламени.
__________________ Иерархия, 413 ... Мы оберегаем лишь на правильном пути.
Горбовский приподнялся на локтях и оглядел слушателей. Кондратьев спал, пригревшись на солнышке. Женя лежал на спине, задумчиво глядя в голубое небо. - Да, небезынтересная сказочка, - медленно сказал он. - "Для будущего мы встаем ото сна. Для будущего обновляем покровы. Для будущего устремляемся мыслью. Для будущего собираем силы... Мы услышим шаги стихии огня, но будем уже готовы управлять волнами пламени".
Но, слава богу, недостатка в черновиках я уже давно не испытываю. Кряхтя я поднялся с кресла, подошел к «стенке», к самой дальней секции, и кряхтя уселся рядом с нею прямо на пол. Ах, как много движений я могу теперь совершать только натужно кряхтя – как движений телесных, так и движений духовных. (Кряхтя мы встаем ото сна. Кряхтя обновляем покровы. Кряхтя устремляемся мыслью. Кряхтя мы услышим шаги стихии огня, но будем уже готовы управлять волнами пламени. Кряхтя. «Упанишады», кажется. А может быть, и не совсем «Упанишады». Или не «Упанишады» вовсе.)
Похоже, что Стругацкие (как многие в то время) "переболели" Рерихом. К сожалению.
__________________ "Никогда от правды взора не прячь"
Правила форума
Справка
Расширения
Ответ: Умер Б.Стругацкий 
Комбинированный вид