Неравные браки (возраст)

[Migrant]

На суде он был в клетке. Но хорошо помнил, каким же свободным был раньше. Как легко и свободно ему жилось. Утром вставал и знал, что весь день у него на ладони и нет никаких забот. И жил он необремененный какими-либо обязательствами.

Кругом были многие и многие те, кто трудился на работе, бегал по магазинам, стоял в очередях, ежедневно покупал одни и те же продукты, ходил одним и тем же маршрутом.... Как трамвай, как автобус, как детская железная дорога. Словом, у них были одни обязанности, вытекающие из других. Это были люди, бегущие по тоннелю. Впереди мечта, как свет, а по сторонам голые, холодные камни и ничего радостного.

Он не думал и не переживал о их доле, он просто жил и был рад своей жизни. И эта жизнь, полная монотонности и абсурда была не где-то далеко, в стороне, а рядом. Он глядел на мать, сестру и жалел их, пару раз пытался поговорить на эту тему, но был не понят и перестал касаться этой темы.

Может быть потому что на его лице чаще всего была улыбка, отражавшая его суть, он и нравился окружающим? С ним было легко. Он всегда мог поступать так, как ложился мотив, как складывалась музыка отношений. И люди, бегущие на всём ходу к своей мечте, прочно стоявшие на рельсах необходимости, глядели на него и им казалось, что в нём они видят себя, но не сейчас, а в конце маршрута. Вот там, вдалеке, мы будем такими же раскованными…

Но вот он встретил её. Это был живой мазок краски на бледном фоне окружающей его серости. Она был иная, это был какой-то неведомый ему мир. Но в её мелодии поступков был всегда заданный размер. Некий неведомый ему такт. Перед ним была не женщина, а страна. Неведомая и увлекательная. Он ворвался как вихрь, он пришёл как мощная волна, не дающая никаких шансов для другой формы жизни. Только как погружение в его мир.

Но и она не сдавалась. Она хотела, чтобы он дарил цветы. Чтобы вёл её всегда по жизни, в обществе – всегда нежно и учтиво. У неё было множество, дробящихся на разные ситуации условий, миллион капризов и миллиард желаний. И он шёл за ней, он соглашался с нею, он все её желания омывал своею страстью и нежностью. И в какой-то момент ему стало ясно, что она, как некая пристань будет всегда ждать корабли его внимания, шхуны подношений и роскошные паромы галантности. И весь его флот – будет всегда нечто непостоянным, лишь её каменные причалы имели и будут иметь своё значение.

Роли расписаны. Театр стал абсурдом. Его бунт окончился здесь, в клетке для непоющего кенаря.