Галопом по Европам

[gog]

Эвтаназию заказывали? Или суицид... руками врачей
http://re3.livejournal.com/1283599.html

[gog]

В ШВЕЦИИ ОТКРОЕТСЯ ПЕРВЫЙ ЦЕНТР ПОМОЩИ ИЗНАСИЛОВАННЫМ МУЖЧИНАМ

Дирекция стокгольмского госпиталя Södersjukhuset объявила, что в октябре этого года намерена открыть новое отделение неотложной помощи. Медики будут помогать мужчинам, которые стали жертвой изнасилования. По мнению экспертов, именно мужчины, больше чем женщины страдают из-за изнасилования. Как с точки зрения здоровья как физического, так и психического. Это связано с тем, что мужчины гораздо чаще становятся жертвами изнасилований на фоне ориентации, и это может привести к проблемам с идентификацией заболеваний, передающихся половым путем.

[gog]

Новости из Содома и Гоморры: ЕВРОСОЮЗ ПРИЛОЖИТ УСИЛИЯ ДЛЯ ЛЕГАЛИЗАЦИИ ОДНОПОЛЫХ «БРАКОВ» ПО ВСЕЙ ЕВРОПЕ

«Однополые браки должны быть признаны по всей Европе», — заявил вице-председатель Еврокомиссии голландец Франс Тиммерманс.Тем самым он поддержал идею ряда представителей ЕС, ведущих кампанию за распространение прав сексменьшинств на всю территорию Евросоюза, , пишет The Telegraph.
http://gvozd.su/?p=8968

[gog]

Кончита толерантности. О борьбе за право потерять человеческий облик


http://origin-life.ru/blog/435615285...u&paid=1&pad=1

[irene]

Не думаю, что автор всегда прав. смотрите сами:

о особенностях русского и европейского менталитета

Русский и европеец

Россия - страна неограниченных духовных возможностей. Русский больше склонен к внутреннему совершенствованию, чем к внешнему успеху. И в этом он ближе опять таки к индусам и китайцам. Он стремится к добродетели, а европеец к деловитости. Деловитость ведет к успеху в мире фактов, но она разъединяет душу и разрушает внутреннюю свободу. Тот, кто обращается к добродетели, тот рвет с реальностью. Он становится на сторону духовного порядка, чья защита связана с тяжелыми потерями в мире полезности, но этим спасается внутренний человек.

Русский же мало ценит мир; он ни к чему не привязан крепко. Он не направлен на действительность и недостаточно для нее приспособлен. Его не покидает чувство, что на земле он - лишь гость. Поэтому, земля меньше властвует над ним, ему легче уберечься от ее соблазнов и сохранить свободу души...

В своей расовой гордости, европеец презирает восточную расу. Причисляя себя к разряду господствующих людей, он считает славян за рабов. Но на чьей стороне свобода? Европеец подчиняется земным законам и позволяет им себя поработить. Русскому же, и вообще славянам, свойственно стремление к свободе, не только свободе от ига иностранного народа, но и свободе от оков всего преходящего и бренного.

Именно потому, что русский глубинными истоками связан с вечностью - он может беззаботно предаваться силам момента. Европейский человек, направляющий все свои силы и внимание на земное, живет, планируя в грядущих днях и «сегодня» ускользает у него между пальцев. Его одурачивает фантом будущего. Русский же получает бесконечно больше от жизни. Для того, чтобы безмятежно наслаждаться настоящим, надо чувствовать свою связь с вечным...

Русский доверяет сверхчувственным силам, изнутри пронизывающим все происходящее. Его основное переживание - изначальное доверие, пра-доверие. Европеец занимает противоположную позицию. С его точечным чувством связан в качестве преобладающего душевного настроения - изначальный страх, пра-страх. Для него надежно существует только свое собственное Я. Он - метафизический пессимист, озабоченный лишь тем, чтобы справиться с окружающей его эмпирической действительностью. Он не доверяет основе вещей. Он не верит твердо в сверхземные силы, осмысленно организующие бытие. Он переживает мир, как хаос, только через человека получающего смысл и оправдание. Его всегда мучает боязнь, что мир порвет удила, как только с него будет снята без отдыха творящая рука. Это несчастный человек. Гораздо более несчастный, чем русский.

Европеец противостоит судьбе, как врагу, с которым он борется не на жизнь, а на смерть. Для него трагична не судьба сама по себе, а поражение в борьбе с ней. Русский же един со своей судьбой. Он ей не противостоит. Как античный грек - он ее исполняет и выносит - смиренно доверчивый, а не высокомерно сопротивляющийся. Между прометеевским и русским переживанием судьбы зияет то же противоречие, которое разделяет трагедии Шекспира от трагедий Софокла: здесь одинокая борьба против судьбы, там - космическая связанность с судьбой. И здесь русские оказываются по соседству с греками....

Когда русский свободен, он поддается своим влечениям из слепого стремления к свободе, из презрения к мирскому. Прометеевский же человек добивается высшей степени доступной ему свободы лишь через напряжение своей воли. Когда стремление к сверхчувственному умолкает, русский слишком легко дает себя завлечь в бурю страстей, в которой уже нет свободы. Так создается картина, часто отмечаемая при сравнении русских с европейцами: русский в своих вершинах может достичь высот, недоступных ни одному из европейцев, но в среднем русский часто способен опуститься ниже той линии, на которой держится средний европеец.

Русский свободен, ибо он полон смирения. В то время, как европеец стремится оправдаться и казаться большим, чем он есть на самом деле, русский не только открыто признается в своих ошибках и слабостях, но даже их преувеличивает. По отношению к своей личности, он честнее европейца.

Среди европейцев бедный никогда не смотрит на богатого без зависти, среди русских богатый часто смотрит на бедного со стыдом. В русском живо чувство, что собственность владеет нами, а не мы ей, что владение означает принадлежность чему-то, что в богатстве задыхается духовная свобода.

Нигде не страдает нищий так глубоко, как в Европе. Здесь он страдает не только от недостатка или нужды, но еще больше от необходимости их скрывать. Среди русских бедность может свободно, без краски стыда показываться наружу.

У русских понятие собственности менее резко выражено, чем у римлян и европейцев, у них граница между твоим и моим проведена не так отчетливо, как у последних. Поэтому, русский, как человек души, оказал меньшее сопротивление социализации мира вещей, чем предметный человек. Но по тем же причинам он противится коллективизации души.

Запад - это культура запаса: товаров, ценностей, методов. Русская же культура - это культура расточения: вещей и людей. Русский не сомневается в неисчерпаемости мира. Так, изначальный страх сопровождается сознанием недостатка, а изначальное доверие сознанием изобилия...

Европеец ищет порядка во всем - в самообладании, в господстве рассудка над влечениями, он ищет его в государственном устройстве, в господстве авторитета над гражданами. Русский же ищет противоположное. Душевно он склонен к безмятежности вплоть до инертности, государственно к отсутствию норм вплоть до анархии. Русский дает жизни цвести и развиваться во всей ее полноте, европеец же накладывает на нее оковы. Он засовывает ее в смирительную рубашку законов. Современный европеец, так же как и античные римляне, живет в культуре норм, русский же - без норм, как и весь Восток.

Потребность в нормах делает западные народы способными к удивительным организациям. Русский придерживается обратного мнения, что человеческое регулирование вредно. Западной любви к нормам у него соответствует поразительная «нормобоязнь». Русские не могут организовывать, ибо они этого не хотят. Презирает русский и власть. Она его пугает, как ведущая к соблазнам. Властвующие стоят ближе к греху, чем подчиненные. Если Запад говорит: лучше смерть, чем рабство, то русский говорит: лучше раб, чем грешник. Рабство отнимает внешнюю свободу, грех же разрушает всякую свободу.

Русские являют собой полярную противоположность римской культуре норм, за которой покоится прометеевская цивилизация. Им не достает правосознания... Они пренебрегают смыслом земных законов. Поэтому русский и недооценивает нравственную ценность государства и делает себе из него пугало. Современный европеец переоценивает его, исходя из обратных основных положений, и превращает его в идола. Проблема русских заключается в том, что они не нашли еще государственную идею и государственную форму, соответствующую их сущности. Какой парадокс заключается в том, что народ, чья миссия заключается в возрождении внутренней свободы, выносил в течение столетий государственную форму деспотизма и еще выносит! Тем не менее, следует надеяться, что русские и в политике достигнут более свободных форм человеческого водительства, И здесь скажут свое новое слово о свободе...

Целью людей, гонимых изначальным страхом, является повсюду господство; господство и над собственной личностью: самообладание, то есть власть рассудка над влечениями. Совсем иным является душевное настроение русских, не самообладание, а самопожертвование, не напряженность, а безмятежность.

Плановая натура европейцев приспособлена к иному роду мышления, чем увлекающаяся натура русских. Европейцы ставят себе задачи, которые могут лежать и вне их наклонностей. Их мышление целевое.

Русский изливает свое внутреннее содержание в окружающий мир вне зависимости от того, как он с ним справится. Его мышление выразительное.

Целевое мышление есть мыслительная форма властного человека. Выразительное же - мыслительная форма отдающей себя души. Чувство доминирует над мыслью. Таково мышление поэтов. Духовноразвитый русский по существу своему поэт. Русская философия с ее глубокими взглядами заключена в творения, принадлежащие по своей форме к разряду литературы (по мнению Бердяева, величайшим русским философом является Достоевский). Человек выразительного мышления думает не заключениями, а символами. Истины являются для него не абсолютными величинами, а образами абсолютного, притчами, поэмами. Восточное мышление всегда было таким.

Целевому человеку соответствует этика императива, выразительному мышлению - этика импульса. Западный человек нравственен, ибо он им должен быть, русский же иным не может быть.

Императивная этика связывает прометеевскую культуру с римской и европейской, отталкивание от подобной морали связывает русских с индусами и китайцами...

Подлинным плодом изначального страха является методика, при помощи которой прометеевский человек осторожно прощупывает себе дорогу в неизвестное. Этому прямо противоположна русская фантастика: богатство вдохновения, смелость видений, противоречия, причуды, не масса материала, а изобилие мотивов, не множество знания, а глубина жизни. Русский - романтик даже вне поэзии...

Своими двумя дарованиями, которыми ни один народ не обладает в той же степени: способностью к языкам и мимическим талантам русский обязан самоотверженности своей души. Актерское дарование русских не выдерживает никаких сравнений. Западный актер не может забыть свое Я. Он и в игре такой же эгоист, как и в жизни, он хочет выставить только себя.

Вальтер Шубарт

«Европа и душа востока»

[Amarilis]

Довольно меткое и искреннее наблюдение...

[irene]

Тогда ещё наблюдений Шубарта:

Запад Шубарт разделяет на несколько ключевых наций. Он отдельно анализирует немцев, англосаксов, французов.

Немцы, по его мнению, наиболее типичные представители прометеевской культуры Запада. Они дисциплинированы, очень трудолюбивы, крайне методичны, на что отложил отпечаток дух Севера. Немцы любят войну, они прирожденные солдаты. Воинственное пруссачество – наиболее точное выражение германского духа. Отрицательными сторонами характера германцев являются высокомерие и жестокость по отношению к другим. Однако это не значит, что немец всегда суров. В кругу семьи он добр и сердечен.

На англосаксов большое влияние оказало островное положение их страны. Будучи отделенными от континента, они мыслят с помощью «островного мышления». Англичане по своему характеру прагматичны, во всем опираются на практику. Они стремятся к успеху, выгоде и добыче. По духу англичанин – либерал, а по призванию – торговец. Внешне он вежлив и приветлив, но его цель сегодня – прибыль, а завтра – власть. Именно эти черты позволили Англии стать великой империей и родиной масонства, стремящегося к мировому господству.

Французы, в отличие от англичан, менее прагматичны. Они тоже хорошие аналитики и рационалисты, но вместе с тем более легкомысленны и говорливы. Француз любит острое словцо, он чувствителен и сентиментален, во всем любит изящество и красоту. Если немец воюет по зову своего милитаристского духа, англосакс разбойничает ради добычи, то француз готов умереть за дорогое его сердцу Отечество.

Западной культуре Шубарт противопоставляет Россию, которой он уделяет большую часть книги. Немецкий философ подмечает немало верных черт русского характера, однако в его книге слишком много абстрактных размышлений, грубых схем, натяжек и ошибок (наиболее явные промахи прокомментированы и исправлены в научных комментариях к изданию).

По Шубарту, русский, в отличие от своих западных собратьев, обладает необычайной внутренней свободой. Благодаря глубинной религиозности и устремленности к концу, русский не отягощен бременем материальности, он ничем не скован и не ограничен. Он не пытается покорить мир, как немец, не ищет везде прибыль, как англосакс, и не щегольствует, как француз, а как бы играет с миром. Отсюда его приветливость и жизнерадостность, проявляющаяся в «каскаде чувств». У русского необычайно богатое воображение. Он склонен к мечтательности, художественному творчеству, к поэзии, имеет ярко выраженные способности к языкам и театральному искусству. Русский легко вживается в душу собеседника, осваивает чужую культуру. В этом проявляется его уникальный универсализм.

Хорошей иллюстрацией универсальности русской души может послужить характеристика, данная Шубартом русской женщине: «Русская женщина самым привлекательным образом объединяет в себе преимущества своих западных сестер. С англичанкой она разделяет чувство женской свободы и самостоятельности, не превращаясь при этом в «синий чулок». С француженкой ее роднит духовная живость, без потуг сострить; она обладает тонким вкусом француженки, тем же чувством красоты и элегантности, не становясь жертвой тщеславного пристрастия к нарядам. Она обладает добродетелями немецкой домохозяйки, не сводя жизнь к кастрюлям; и она, как итальянка, обладает сильным чувством материнства, не огрубляя его до животной любви. К этим качествам добавляются еще грация и мягкость, свойственные только славянам.» (с. 184)

Этот возвышенный гимн мог быть написан потому, что женой Вальтера Шубарта была русская эмигрантка - Вера Марковна Энглерт, внебрачная дочь кн. Долгорукова. Именно она, жена Шубарта и мать двух его детей, Александра и Норы, повлияла на взгляды немецкого мыслителя, именно с ее помощью он изучил русский язык и приобщился к духовным богатствам России.

Разумеется универсализм свойственен не только русской женщине, но и русскому мужчине. Этот универсализм имеет гносеологический и геополитический характер.

В гносеологии истоки универсализма следует искать в христианском мировоззрении. Оно изначально было сверхнациональным, сверхмировым, сверхнормативным. Сверхнормативность восточного христианства определяется особым пониманием времени. Западный человек живет размеренно, по часам, как заведенный механизм, ища комфорта и мирской выгоды, а русский в каждом мгновении чувствует дыхание вечности, божественного чуда и промысла. Во всем он ищет предела и выходит за него. Если православные жаждут апокалипсиса и Божьего суда, то революционеры-атеисты ищут мученической смерти во имя справедливости. Vive la mort революционеров – это обратная сторона христианской жажды конца света.

С геополитической точки зрения, русский – прирожденный империалист, он мыслит категориями больших пространств и континентов, его ум простирается во все исторические эпохи, являясь универсальным и космическим по своей сути. У Достоевского были все основания заявлять о «всеевропейском и всемирном назначении русского человека», а у Наполеона – богатый личный опыт для пророчества о том, что: « Россия – это сила, которая гигантскими шагами и с величайшей уверенностью шагает к мировому господству».

Понимая эти отличительные черты русского характера, Шубарт достаточно точно интерпретирует сущность русской национальной идеи.

Русскую идею Шубарт излагает по Хомякову, выдвинувшему в качестве фундаментального принципа Православия категорию Соборности как синтеза свободы и любви. Общество как Церковь, как «свободное многообразие в любовном единении», как мистическое Тело Христово – вот русский идеал о социуме, который был свойственен и готической эпохе. (с. 143)

Октябрьскую революцию 1917 года Шубарт понимает как проявление русского духа в одном из его измерений. Он считает, что большевизм не следует рассматривать как проявление одного лишь марксизма; в данной форме большевизм мог возникнуть только на русской почве, и «он может быть понят во всей противоречивой полноте своих проявлений – не из тезисов марксистской доктрины, а только из глубин русской сущности.» Одним из таких закономерных проявлений является весьма характерное для русских желание сверхъестественного скачка в развитии. В Православии – это чудесное преображение, а в марксисткой доктрине – диалектический скачок из «царства необходимости в царство свободы. Как метко замечает Шубарт: «Русский любит такие внезапные скачки, один прыжок – и ты в другом мире»...

Русские, по мнению Шубарта, вообще, призваны обновить мир, очистить его от скверны и дать пример качественно иной, отличной от прометеевской цивилизации. ...

Продвижение России на Запад, по мнению немецкого мыслителя, приведет к тому, что «европеец будет все больше приближаться к русско-восточному человеку». Наступление Азии неизбежно, ибо Россия, в силу геополитических причин, решит исторический спор Запада и Востока в пользу Азии. Новый человеческий тип, всечеловек, носитель идеалов духовной эпохи, нового солидаризма, не будет русским в старом смысле этого слова. «Россия – не сегодняшняя, а грядущая – есть то бодрящее вино, которое способно оживить обессилившую жизнь современного человечества»