Философия мышления

[МИБ]

Попутно замечу, что Учение Живой Этики не игнорировало и не могло игнорировать достижений философской классики Запада. Приведу в качестве подтверждения мысли Н.Рериха о Спинозе. Хотя цитата и длинновата, но крайне ценна тем, что показывает, что именно привлекает Живую Этику в философии Спинозы, в его "Геометрической Этике" - в частности.

Николай Рерих.

Спиноза - Твердыня пламенная.

“Сторож! сколько ночи? сторож! сколько ночи? Сторож отвечает: приближается утро, но еще ночь” (Исаия XXI, 11).

Среди этой ночи сознания человеческого, до зари задолго, бодрствует на плотинах Голландии неусыпное мыслетворчество Спинозы.
В темноту вопрошает оно: “Почему материя не достойна природы божественной?”.

Единый разрыв вещества материи, оградившей Голландию, грозит гибелью всей страны, ибо “хаос” океана поднимется выше уровня, законно проявленного. Как же умалим материю, проявленную великим мыслетворчеством? Где закон умаляющий, отвергающий? “Камень, который отвергали строители, сделается главою угла”.

Не собираемся открывать Спинозу. Как же открывать давно открытое, проникшее в лучшие умы? Но к знаменательному сроку радостно напомнить о мудреце, о носителе сокровища мысли, открывшей еще один канал прекрасного синтеза.

Случайно ли само время напоминает о славных достижениях мысли? Среди дрожаний, блужданий, разочарований слабых духом вдруг, как метеор дальних миров, поражает своею очевидностью реальность крупнейшей, самоотверженной личности, которая дает уроки понимания жизни, выношенные и очувствованные.

Суровый лик Испании, родины семьи Спинозы, тяжкая судьба соотчичей Марранов, легенда Сабаттая Цеви, вспышка Уриэля да Косты, трагическая кончина первого учителя, знакомство с Бэконом, Декартом, Гоббсом, Джордано Бруно, де Виттом, этими искателями истины, понесшими на себе тяготу окружающего невежества, все это складывает основной ключ жизни мыслителя.

Не раз зреют злоумышления против жизни его; в Гааге, где теперь высится статуя Спинозы, мыслителя принимали за французского шпиона. Возмущенный убийством друга своего де Витта, Спиноза хочет прикрепить к месту убийства надпись: “ultimi barbarorum”; в этом крике души рыдает глубокая боль сердца.

Трагичность является несомненным спутником искателей, находчиков кладов, прикоснувшихся к тайне. Но она-то и несет в себе ту магнетическую убедительность, которая складывает ведущую и зовущую легенду истины. Имя Спинозы овеяно тою героическою легендою, которая еще прочнее утверждает глубину и насущность выводов его мышления. Необычность самой жизни мыслителя, преоборение им человеческих слабостей и условностей, все эти вехи и светочи или факелы скорбно-торжественного шествования, — делают облик Спинозы озаренным тем светом, который создается лишь мощью мысли и звучанием сердца. Мудрец знает, что утро наступит нескоро, но не страшится выйти в путь ночью, может быть даже беззвездною ночью, и слышать во мраке угрожающий рокот океана.

“Думайте еще шире! Думайте еще лучше! Не упустите из мышления вашего ценное вещество. Не смейте умалять то, что вызвано из хаоса непроявленного великою мыслью”.

Когда человечество теряется в тупиках им же самим вызванных кризисов и материальных, и духовных, часы судьбы выстукивают сроки и напоминают о великих ликах, действенным примером запечатлевших утверждения свои. Именно тогда, когда человечество так боится потрясения своего эфемерного, призрачного стандарта, тогда является напоминание о тех, которые не могли быть удержаны никакими плотинами и по светлым мостам взошли от Амстеля на Вальгаллу Высшей Материи. Когда осколки землепотрясений как бы заграждают пути, тогда являются вестники трансмутации мысли в материю и материи в мысль, узнавая даже мыслевесомость.

Возражатели Спинозы говорят о частностях, толкуя слова, не хотят видеть ценности основного направления мысли. Нет хуже, когда из множества последовательных знаков вырываются отдельные фигуры, и, потрясая ими, кто-то старается что-то опровергнуть, в рвении нарушая течение мысли. Из самых ценных скрижалей можно сложить очень странные фигуры.

Тот, кто утверждал еще одну великую ценность, тем самым уже обогащал возможность эволюции; тем самым он уже делался светлым почетным гостем за трапезой культуры.

Увядание, разложение или укрепление и цветение. Нет середины. Цветение суждено мыслям Спинозы. Не случайно тянется к ним столько молодых сердец. Не к отвлеченному, но к действительному идут сердца молодые. Они чуют, где жизнь.

Спиноза утверждает, что “наука имеет одно назначение, к чему стремятся все отрасли ее, а именно высшее совершенствование человечества”. “Те, кто отрицают, что человек может достичь добродетели и истины, тем самым отрицанием они уже лишают того сами себя”.

“Истинное познание возникает лишь через сущность вещей или через знание их “proximate causa”.

Не забудем, что Спиноза стремился к “такому нахождению и овладению, которое доставит радость постоянную и высшую в вечности”, к тем “чистым и ясным мыслям, при которых страсть перестает быть страстью”. Этим самым Этика перестает быть отвлеченностью и делается путеводною звездою радости, в истинно жизненном приложении.

Эти напоминания объясняют, почему имя Спинозы притягательно для молодежи. Не только седина сочувствует и содействует, но и молодое сердце сотруднически трепещет, слыша о радости вечной.
В орбите тех же счастливых нахождений вращаются многие славные имена, почти современные Спинозе: Кеплер, Галилей, Лейбниц зовут в миры дальние. По тем же берегам Амстеля в те же часы проходит и другой волшебник света, Рембрандт, по-своему решая “радость высшую в вечности”.

Говоря о цветении мысли Спинозы, нельзя не вспомнить о нашем Центре Спинозы в Нью-Йорке, о радующей молодой группе, собравшейся во имя великого мыслителя. Вспоминая эту сотню молодежи, устремленную ко Благу, к очищению жизни мыслью, всегда почувствуете сердечное трепетанье и пожелаете послать им привет к успеху их общений. Им ведь тоже нелегко, как нелегко было и самому мыслителю, как нелегко всем светлым. Но ведь для трансмутации мысли требуется большой огонь и мощное напряжение. Трудноплавок графит, отмечающий мысль, но зато он, при мощном огне, даст алмаз.

Спиноза радовался, следя за кольцами Сатурна, следуя к дальним мирам, но он изучал и законы земные, как равновесие основ.
Говорит рабби Гамалиель: “Изучение закона есть благородное дело, если оно соединяется с каким-либо искусством. Занятие ими отвлекает нас от греха. Всякое же занятие, не сопровожденное художеством, ни к чему не приводит”. А рабби Иегуда добавляет: “Не учащий сына своего художеству, готовит из него грабителя на большой дороге”. Спиноза, зная искусство тонких линз телескопных и достигнув значительного совершенства в рисовании, поистине отвечал завету гармонизации и облагораживания духа.

Не однажды Спиноза получал денежные предложения взамен хотя бы немногих уступок в суждениях, но стоически он отвергал их.
Не раз он был под угрозою убийства или разгрома всего имущества. Но могла ли невежественность злобы остановить поток мышления? Чтобы не причинить опасности домовладельцу, он обещает выйти добровольно к убийцам, если придут убивать его. Не тем же ли благородством духа звучит и отказ Сократа бежать из тюрьмы? Или история темницы Оригена-Адаманта? И не напоминает ли это и другие Великие примеры? Спиноза просит друга своего не переводить его трактат на голландский язык, чтобы избежать запрещения. А это разве не вызывает разные великие античные и современные сопоставления, когда так же слова Блага возвещались невежеством как “опасный яд”.

Путеводно для духа человеческого высятся вехи мужества познавания, неподкупного благородства, и в сужденный час, среди зарослей бурьяна невежества, духовные очи людские, встрепенувшись неземными огнями, узревают и восклицают:
“Еще одна колонна указов царя Ашоки найдена”, “Открыта еще одна стела законов Хаммурапи!”.

Цари-Первосвященники-Первомудрые-Первоумудренные! Князья духа, ваши стелы, радужные слезами соли и радости, хранятся нерушимо для новых познаний.

В час трехвековой, люди с новым благостным вниманием обратятся к обновленно-продуманному облику Спинозы, и еще раз возрадуется расширенное сознание, ибо чары мысли не увядают. Конечно, истинные ценности с трудом находят себе место; вместилища стандартные невместны для них. Засоренному глазу болезненно приоткрыться; а может быть, и не соринка, а бревно целое мешает!

Вспоминается следующий поистине “исторический” эпизод.
Когда нашли мумию фараона Рамзеса Великого, то завернули ее в газетный лист “Temps” и привезли в Каир в извозчичьей карете. Таможенный чиновник взвесил ее на весах и, “не найдя соответственной пошлины в списке тарифов, применил к ней правило о ввозе соленой трески”.

Священные останки для древних — соленая треска для нас.
Уже не средневековье, но наше недавнее прошлое сопоставило священно почитавшиеся останки с соленою трескою. И разве мы можем приписать это невежество лишь прошлому? Ведь и посейчас скелет ввозится по тарифу поношенных вещей! Разве и сейчас не разрушаются устои культуры? Разве сейчас мы не пытаемся опять лишить материю, великую Материю Матрикс, ее божественного начала? Разве не стараются невежды уложить все научные восхищения в гроб мертвых знаков?

Истинно, не случайно открылись теперь так многие книги мудрости, предостерегая, предупреждая возможность новых плачевных заблуждений. Истинно, не случайно само время сроками своими напоминает нам о героях, подвижниках мысли, принявших, подобно героям древности, яд мира!

Чем же праздновать трехсотлетие Спинозы? Чем же торжествовать друзьям его мысли? Лучше всего тем, что было бы близко самому мыслителю, а именно: творя радости вечные. Так и будем стремиться и найдем в этом творчестве света и доброжелательство, и обновленное сотрудничество. “Радость есть особая мудрость!”

О мудром не подобает кончать восклицаниями. Может быть, ближе всего будут запечатленные Платоном эпически ясные, жизнью подтвержденные слова Сократа, когда он испил яд, как искупительную чашу мира сего:
“Тот, кто в течение всей жизни отказывался от удовольствий и украшений тела как от вещей посторонних и могущих повести ко злу, тот, кто, стремясь к наслаждениям знания, украшал свою душу только свойственными ей украшениями: умеренностью, справедливостью, силой, свободой и истиной, тот может быть уверен в счастливой судьбе своей души; он может спокойно ждать часа своего ухода в другой мир, так как он готов отойти, когда ни позовет его судьба”.

Урусвати. 1931 г.

[МИБ]

Продолжу в этой теме теоретические сопостовления поэзии Агни-Йоги и философии. Я высказался так:

1. Мы признаем (в данном случае это наша слабость, ибо такие вещи не признаются, а доказываются; философия ведь не религия!), что материя есть субстанция, т.е. то, вне чего ничего нет, Беспредельность. Следовательно, источник изменения материи лежит в ней самой. Иначе говоря, нет материи без движения, как нет и движения без материи. Это первый вывод из понятия материи, как субстанции, который получает Гегель во втором томе своей "Энциклопедии". Позже посмотрим, как эта мысль выражена в АЙ.

Итак, в философии Беспредельность есть то, вне чего ничего нет. Если бы вне Беспредельности что-то было бы, то в этом "что-то" наше Беспредельное кончалось бы, обретало бы свой предел, опредЕливалось бы, переставало бы быть Бемпредельностью.. Таким образом, философия полагает, что существует одна-единственная материя. Нет ничего второго, никакого другого Начала.

Разложение субстанции на пассивную космическую материю и активное космическое сознание - издержки нашей культуры мышления. В "Беспредельности" эта мысль формулируется так:

Права Урусвати, говоря о начале едином. Именно в этом заключается ядро эволюции. Это высшее познание архата на Земле. Когда человечество сознает великое единство между частицами и Беспредельностью и взаимоотношение между светом и мраком, тогда можно сказать про путь пустынного льва. Возложено так много на космические огни, но от признания их отрекаются. Там, где люди признают границы двух начал, там архат видит одно великое начало.
................
В эпоху разделения духа и материи нужно считать обреченным того, кто создает свой мир вокруг непонимания.
.........................
Почему уявлять борьбу духа и материи, когда исходят из одного Источника? Почему не напрячь силы и чуять в себе ту психожизнь Космоса?

Далее о том, что Беспредельное существует только в движении, в самоизменении. Материальность, как ее понимает "здравый смысл", не желающий подвергать свои мнения строгому логическому анализу, есть мертвенная пассивность, способная только распадаться (согласно второму закону термодинамики). Однако, процессы, описываемые классической термодинамикой, в природе почти не встречаются. Мы их можем создавать искусственно и вынуждены наращивать энтропию, поддерживая эти противоестественные системы.

Естественные же процессы обычно неравновесны и необратимы. Они порождают все более сложное многообразие природы, порождают эволюцию Космоса. Довольно глубоко в этом направлении проник Илья Пригожин. В этой связи показательна мысль:

Материальность не движет эволюции. Устремленное к неподвижности накопления материальное сознание заводит в стоячей воде присущих москитов. Но причина неподвижности мысли страшна. Нет бесконечного покоя, потому не задерживайтесь на одной точке; или сдвиг сплавит вас, или поможете перевороту космическому. Основа всего – спираль, и нужно понять сущность вечного пространственного огня.
......
Даже в состоянии пралайи сущность материи продолжает двигаться. Невозможно себе представить точку космической задержки. Невозможно отнести точку задержки, когда применим пример данной причины в разряд обычных явлений. Нет того замирания, о котором мечтают люди. И скорость движения не может быть явлена, как медленность затихания. Процесс, невидимый нам, не перестает быть процессом творческого огня.

Итак, Беспредельность, поскольку мы в ней существуем и отражаем ее в своем сознании, также существует. ("Мыслю - следовательно, существую!". Тезис, так же требующий доказательства, но мы пока только обозреваем целое, не вдаваясь в технические детали). Причем, Беспредельность, как показывает наука, постоянно эволюционирует от простого к сложному (в противоречии с креационизмом, где поток Беспредельности постепенно иссякает в мировом хаосе).

Эта потенция материи, порождающая направление эволюции, Аристотелем названа ЦЕЛЬЮ. Ибо, говорит Аристотель, цель не то, к чему мы движемся, а скорее то, что само нами движет. Если наш двигатель силен, мы можем достигать больших целей, как объектов вне нас, определяемых нашим образованием и воспитанием. Если двигатель слаб, то и цели достижимы только мелкие, сугубо материальные.

Вне материи нет ничего, значит, нет и никакой цели. Цель существования Космоса - в нем самом. Он сам развивает и полагает себя во все более сложные формы, он есть двигатель самого себя, самоцель, причина самого себя. Поэтому философ охотно соглащается с Агни-Йогой, которая учит:

Возможно ли бесцельное существование когда даже природа имеет свое предназначение? Предназначением человека может ли быть растворимость, когда даже элементы низшие имеют свою последовательность? Можно кончить существование предмета, сотворенного рукою человека, но творчество Разума Космоса беспредельно в своей целесообразности... Дано совершенствование для высших миров, а люди принимают существование как бесцельное прохождение!

Целеустремленность материи являет себя во всех её формах и проявлениях. Это - одно из центральных понятий монистической (диалектической) философии. Этому явлению в Агни-йоге соответствует особое понятие:

Явление устремления можно назвать космическим магнитом.

И еще один, очень важный общий момент между Агни-Йогой и философией:

Когда Мы говорим о принципе огня, то имеем в виду явленную жизненную силу Космоса.

Это змечание перекликается с оценкой классиками марксизма идеи Гегеля, заключающейся в введении категории "жизнь" в основу философии. Они назвали эту идею гениальной.

На этом пока завершу экскурс в философские проблемы Живой Этики. Мне важно здесь показать, как мысль человечества в разных ее формах приходит к одной и той же вершине в понимании мироустройства.