Христианство и Гноcис

[Раб Божий Дмитрий]

Владимир, ну, смотрите, что вы написали: Климент Александрийский, Григорий Богослов. Осталось найти только цитаты у Василия Великого, Григория Нисского и Афанасия Великого, чтобы получился почти полный Православный Символ Веры. Какие же они гностики, в современном понимании этого термина?
Да и о.Георгий вам ясно объяснил, что понимали под словом гносис в 3-4 вв. н.э.("Во всём тексте слово «гностик» подразумевает истинного мудреца в христианском значении этого понятия. «Гносис» — вся полнота христианского знания.") И для Отцов церкви эта полнота была прежде всего в Евангелии, а не в гностических бреднях про переселение, множественность миров и т.д.

[Кайвасату]

Сообщение от Раб Божий Дмитрий

Да и о.Георгий вам ясно объяснил, что понимали под словом гносис в 3-4 вв. н.э.("Во всём тексте слово «гностик» подразумевает истинного мудреца в христианском значении этого понятия. «Гносис» — вся полнота христианского знания.") И для Отцов церкви эта полнота была прежде всего в Евангелии, а не в гностических бреднях про переселение, множественность миров и т.д.

Вообще-то слово "гностик" как раз и происходит от "гнозис", и именно потому так себя гностики и называли. А в Евангелия никакой полноты не было никогда, что по сути и стало причиной появления гностиков. Ведь в вангелиях не было ни учения о создании мира, ни ангеологии, ни обрядовости в полной мере, ни учения о то, что есть Бог и как устроено мироздание... Именно из-за неимения ответов на многие подобные вопросы и стали появляться гностики...

[Раб Божий Дмитрий]

Сообщение от Владимир Чернявский

Я писал именно то, что утверждал - первые христиане называли себя гностиками. Более того - были непосредственно связаны с неоплатониками, а так же делили верующих на знающих (гностиков) и "простецов". Не стоит говорить, что со временем вера простецов возобладала над гностицизмом.

Ах, вот оно, в чем дело, как же я сразу не догадался, к чему вы клоните. К тому, что я беседуя с вами имею дело с ВЕЛИКИМИ ПОСВЯЩЕННЫМИ, обладающими супертайными эзотерическими знаниями. Значит, Православие - для "простецов", для плебеев, а гностицизм и теософия - для аристократов духа, духовной элиты человечества, шестой расы. Поистине сатанинская гордыня. Собственно, вы договорились до того, что теософия, оказывается, обильно смазана примитивнейшей формой обыкновенного махрового расизма. Неудивительно, что некоторые из вождей третьего рейха прошли хорошую школу теософии.

[Владимир Чернявский]

Сообщение от Раб Божий Дмитрий

Ах, вот оно, в чем дело, как же я сразу не догадался, к чему вы клоните. К тому, что я беседуя с вами имею дело с ВЕЛИКИМИ ПОСВЯЩЕННЫМИ, обладающими супертайными эзотерическими знаниями. Значит, Православие - для "простецов", для плебеев, а гностицизм и теософия - для аристократов духа, духовной элиты человечества, шестой расы...

Вы много фантазируете, делаете агрессивные выпады в адрес собеседников и приписываете им то, что они не говорили. Так же показываете полное незнание истории (в том числе и христианской).

Про гнозис и "простецкую" религию говорю не я, а первые христиане - основатели христианской церкви. Может, вместо выпадов, ответите на вопрос - куда исчез гнозис из христианского учения (кстати - вместе с самим словом)?

[Раб Божий Дмитрий]

В контексте поднимающихся вопросов, я думаю вам будет небезынтересно ознакомиться с некоторыми отрывками из главы "Церковь гонимая" книги прот.Александра Шмемана "Исторический путь Православия"

...Неизмеримо труднее понять и по-настоящему “принять” Христианство было человеку, выросшему и воспитавшемуся в атмосфере эллинизма. Не случайно афинские философы, собравшиеся на Ареопаге послушать ап. Павла, прервали его, когда он заговорил о воскресении мертвых. В строе греческого мировоззрения слова о воплощении Бога, о смерти на Кресте, о воскресении тела, действительно, казались “безумием”, не могли быть услышаны без глубокого перерождения всего сознания, всех навыков мысли. Не учила ли греческая философия в теле видеть темницу бессмертной души и не призывала ли ее к развоплощению: к созерцанию чистой, от всего материального свободной сущности бытия? И в мире эллин видел только “вечное возвращение”, вечный круговорот, спасения от которого искал в неподвижном мире идей...Чувство истории, то есть необратимости, неповторимости времени, и в этом времени - единичность и неповторимость каждого события, каждой личности глубочайшим образом чужды эллинской психологии, они впервые привиты были человеческому сознанию священным “историзмом” Библии. А только в этом свете можно понять веру христиан в единственное, ни с чем несоизмеримое значение одного События, одной Личности, одного момента в истории. Это все тот же библейский “реализм”, укорененный в первичной интуиции Бога, как живой и творческой Личности; но тогда все в мире “относится” к этой Личности, ею живет и ею определяется; весь мир пронизан личной жизнью и потому раскрывается, как история. Он находит свое средоточие в человеке, свободной личности, стоящей перед Личным Богом и перед Ним избирающей и решающей свою судьбу. Человек, его душа и тело, его любовь, грехи, стремления приобретают бесконечное значение, в нем мир отвечает Богу, борется с Богом, жаждет Бога и, наконец, соединяется с Ним в свободе, любви и истине. Но как совместить с этим реализмом идеализм греческого сознания, в котором не История и не Личная жизнь, а Природа составляет центр всех устремлений, где последняя мудрость состоит в слиянии и срастворении всего личного с идеальной закономерностью бытия? Конфликт между христианством и эллинизмом никак нельзя толковать, как временное недоразумение, в нем столкнулись два несводимых одно к другому мироощущения, две полярно противоположные религиозные и психологические установки сознания. И приятие эллинизмом христианства было невозможным без подлинного обращения, то есть глубокого перерождения сознании и мысли. Поэтому история раннего христианства есть история не “сближения” и не примирения Афин с Иерусалимом, а их борьбы, через которую и совершилось медленное “воцерковление” эллинизма, навсегда оплодотворившее христианскую мысль.

Но чтобы такое воцерковление стало возможным, Церкви необходимо было в первую очередь отгородиться от всех попыток слишком легко примирить христианство с духом времени, безболезненно перетолковать его на эллинистический лад. Если бы Церковь осталась заключенной в одни еврейские “формы”, она не победила бы мира, но если бы она попросту приспособила эти формы к формам эллинистического сознания, это была бы победа не христианства над миром, а, наоборот, мира над христианством. Начало такого, уже “идеологического”, конфликта с окружающим миром мы и видим во втором веке, причем, первый враг, с которым пришлось столкнуться Церкви, как раз и вдохновлялся идеей “компромисса”, истолкования, примирения. Враг этот - гнозис.

[Раб Божий Дмитрий]

Гнозисом или гностицизмом называют обычно ту смесь греческой философии с восточным мистицизмом, тот странный религиозно-философский сплав, что возник, как результат сближения греко-римского мира с востоком, и пышным цветом расцвел как раз в эпоху первого распространения христианства. Типичные порождения переходного, религиозно-взбудораженного времени, гностические течения и общества отражали в себе и подлинные духовные запросы, и поверхностное увлечение “восточной мудростью”, и болезненный интерес ко всему таинственному, к символам, обрядам, мистериям. Успех их можно сравнить с успехом в наши дни теософии и подобных ей “научно-мистических” религий. Как и в теософии, в гнозисе сочетался “научный” подход к религиозным вопросам с мистическими фантазиями и всевозможными “секретами”. Усталому, разуверившемуся в своей бытовой, “привычной” религии, одновременно и скептически-настроенному и тоскующему по вере человеку предлагался и обещался “гнозис” - посвящение в последние тайны бытия, возведение в высшие степени знания. (“Гнозис” по-гречески и значит “знание”). А в обрядах, церемониях, посвящениях утолялось вечное стремление человека к “сакральному”, та религиозная чувственность, которая так часто подменяет подлинную религиозность.

Ученые спорят о происхождении и развитии различных гностических учений; их было много, и между собой они часто вступали в причудливые сочетания. То время, как и наше, было одержимо поисками “синтетической религии”, в которой слились бы и растворились все учения, все философии, все религии. Но как раз это стремление соединить и истолковать по-своему все религии и делало гнозис опасным для Церкви. Он не только не относился враждебно к христианству но, напротив, сам стремился заключить его в свои сети. Возникнув до христианства и независимо от него, гнозис, в своем развитии не мог не натолкнуться на Церковь и не “заинтересоваться” ею. Христианство тоже шло с востока - родины всей таинственной мудрости, оно было связано с иудаизмом, на который в эллинистическом мире была своеобразная “мода”, оно тоже имело свои мистерии, свою, скрытую от взоров толпы, жизнь. Но, главное, оно отвечало на те же мучительные вопросы: о происхождении зла, о смысле страданий, о смысле жизни - которыми питался и гнозис. Поэтому, почти с первых же шагов Церкви, мы видим рядом с нею, а иногда и внутри нее зарождения уже “христианского” гнозиса, то есть попыток “истолковать” Евангелие, обойти то, что в нем кажется неприемлемым, непонятным и непривычным - прежде всего, конечно, саму действительность воплощения Бога, человечность Христа. Тревога чувствуется уже в апостольской письменности. “Смотрите, - пишет ап. Павел Колоссянам, - чтобы кто не увлек вас философией и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу” (2, . Ап. Иоанн Богослов призывает христиан “испытывать духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире” (1, 4, 1). Опасность усиливается, когда в Церкви начинают преобладать уже не евреи, а бывшие язычники. Многих из них приводят к ней те самые интересы и настроения, которыми объясняется и успех гностицизма. И далеко не все из них могут сразу постичь коренное отличие христианства от восточно-эллинистических “мистериальных” религий, воспринять всю новизну Евангелия. В Церкви эти мятущиеся души видят, хотят видеть увенчание своего собственного религиозного опыта, ответ на свои вопросы. “Эти язычники, - пишет проф. Болотов, - думали, что они нисколько не обязаны с вступлением в христианстве оставлять свои прежние теории, напротив, думали правильно истолковать и понять при помощи их христианство в высоком, совершенном смысле”. В начале второго века Св. Игнатий Антиохийский обличает тех, кто ссылается на свое особое знание (гнозис), и напоминает, что подлинное знание Бога возможно только через Иисуса Христа. Но настоящего расцвета этот христианский гнозис достигает в середине столетия - в учениях Василида, Валентина, Сатурнина, Маркиона и др. Уже само это количество имен указывает на размеры движения. В писаниях же гностических учителей, дошедших до нас, правда, в обрывках, можно почувствовать подлинный размах мысли и глубину замысла, так, что увлечение ими уже нельзя приписывать одному извращенному воображению или интересу к экзотическим “тайнам”.

[Раб Божий Дмитрий]

Сила гнозиса, и вместе с тем его ложь, заставившая Церковь напречь против него все свои силы, была в том, что, отводя Христу первое и центральное место, признавая Его Логосом, Спасителем, Искупителем, гностические мыслители одновременно разлагали саму сущность христианства, как веры в воплощение Бога, в пришествие Его в мир. В их толковании христианство превращалось в своеобразную мифологическую философию: в ней спасает уже не Слово, “ставшее плотью”, не победа смерти над смертью, не воскресение тела, а “знание”, хотя и одетое в “мистериальные” одежды. Вместо драмы греха, прощения, спасения - драмы личной: между Богом и человеком, здесь предлагалась некая космологическая схема, в которой “духовные” элементы мира освобождаются постепенно от плена материи, дурная множественность уступает место абстрактному единству... Это был возврат в новом восточном обличии к старому греческому идеализму, “вступление соглядатаев с намерением перестроить по своему и захватить в свои руки христианский лагерь” (Болотов).

Проникновение гнозиса в христианскую среду и борьба с ним в истории Церкви сыграли несомненно огромную роль. Некоторые историки доходили до того, что из борьбы этой выводили целую “метаморфозу” Церкви - превращение ее в стройную, монолитную организацию, забронированную авторитетом иерархии и официальной доктриной. ... Но гнозис, действительно, ускорил и во многом определил “осознание” Церковью своей собственной жизни, веры, опыта, заставил ее точнее определить внутренние, органические законы этой жизни, во внешних формах и формулах “выявить” то, что, конечно, составляло сущность ее с самого начала. Борьба с гнозисом привела, говорят, к закреплению в окончательный “канон” или список книг Нового Завета, к установлению принципа церковного предания и апостольского преемства иерархии, иными словами к определению тех основных начал, на которых, действительно, зиждется, и которыми до ныне “проверяется” церковная жизнь. Но, чтобы правильно понять смысл всех этих фактов, нужно поставить вопрос иначе, глубже вникнуть в суть самого конфликта. Гнозис выдавал себя за развитие или истолкование церковного учения, веры в Христа, как Спасителя и Бога. И надо сразу же подчеркнуть, что, борясь с гнозисом, Церковь ни разу не осудила и не запретила самой возможности такого истолкования и объяснения. Но в гнозисе она увидела подмену того образа Христа, которым жила сама, другим, чуждым и искаженным образом. Между тем, гностики ссылались на тайные предания, на древнюю письменность, “аппелировали” к традиции. Они создали целую “апокрифическую” литературу о Христе, в которой предание Церкви смешивалось с вымыслом. До нас дошли отрывки таких гностических “евангелий” - надписанных именами Петра, Иакова, Павла, Иоанна и др. “Образ Христа, - пишет проф. Лицман, - приобретает в них характер не только странный и сверхчеловеческий, но и призрачный. Он присутствует невидимо, иногда в теле, иногда бестелесно, является в образе то ребенка, то взрослого, то старца”. Читая эти апокрифы, можно понять, как проникали гностические идеи в христианскую среду и почему могли иметь успех у многих христиан: “В них было обличие чудесного, таинственный язык сверхчеловеческого пророчества, они отвечали на любопытство, которое вместо традиционного учения Церкви, вместо истории и богословия, жаждало секретного знания. Гнозис являлся в этом смысле неистощимым источником и предлагал - в тысячах раскрашенных картинок то, чего хотело сердце” (Лицман). Таким образом это был прежде всего спор о Христе, об Его историческом образе, об Его проповеди и смысле Его явления и чудес. И перед Церковью вставала необходимость точно определить - на каком основании гностический Христос ложен, что позволяет ей отличать истинное предание о Нем от ложного. Историческое значение гнозиса в том, что если до его появления то знание Христа, то восприятие Его образа и учения, которым Церковь жила, было для нее так сказать самоочевидным, и ни в ком не вызывало никаких сомнений, то гнозис заставил ее впервые точно определить источники этого знания, вызвал в ней “рефлексию” на саму себя и на свою жизнь. ...

[Юрий Болотов]

Сообщение от Раб Божий Дмитрий

Я этого не говорил Впрочем, может быть в прошлой инкарнации...

[Amarilis]

Сообщение от Раб Божий Дмитрий

В контексте поднимающихся вопросов, я думаю вам будет небезынтересно ознакомиться с некоторыми отрывками из главы "Церковь гонимая" книги прот.Александра Шмемана "Исторический путь Православия"

Дмитрий, как вы думаете если мы, в процессе дискуссии будем ссылаться на труды Блаватской и Рерихов это будет справедливо и убедительно с нашей стороны по отношению к Вам, как к оппоненту? Точно так же и для нас не будет весомым в качестве аргументов ваши ссылки на труды представителей церкви - различных протоиреев и т.д. Предлагаю объективно подойти к затронутой вами теме, а именно, ссылаться не на церковные или теософские источники, а на научные, исторические. И таким образом результаты дискуссии будут объективны, а не субъективны, то есть справедливы.

[Юрий Болотов]

Не лишне будет вспомнить, что Библия начинается с истории о вкушении Адамом и Евой плодов с Древа Познания Добра и Зла. Познание, Знание по-гречески - Гнозис. И коль скоро Сына Божьего Христоса (греч. "помазанный") церковь именует греческим же словом Логос (Слово), то и Гнозис тоже должен быть центральным понятием библейской теологии. Не будем забывать также о Софии (греч.Премудрости) Бога, ибо Знание и Мудрость суть неразделимы. А если некоторые "христиане" игнорируют их, то это их личные проблемы (но похоже общая беда церкви )