[Ardens]

Ящик «евромайдана»

Каждая годовщина победы «евромайдана» традиционно порождает множество публикаций, пытающихся проанализировать его «феномен». Анализируется этот «феномен» с самых разных позиций: исторического развития, ментальных особенностей населения, социально-экономической базы, религиозных корней et cetera.

Причем, даже совершенно неважна позиция того или иного аналитика: находится ли он в состоянии непреходящего восторга от «национальной революции» или понимает, что мятеж на Козьем болоте уничтожил не самую плохую в Европе страну (пусть и носившую в самом своем существовании зерна самоуничтожения). Антагонисты сходятся обычно в том, что он имеет под собой некую «глубинную основу».

Складывается впечатление, что все авторы приняли обязательство игнорировать принцип великого монаха-философа Уильяма из Оккама «не следует множить сущее без необходимости». Множение сущего происходит просто нон-стоп…. Хотя сущность «евромайданного» краха Украины в 2014 году лучше всего описывается фразой, не претендовавшего на философские глубины, Остапа Бендера: «Жизнь, господа присяжные заседатели, — это сложная штука, но, господа присяжные заседатели, эта сложная штука открывается просто, как ящик. Надо только уметь его открыть».

«Евромайдан» тоже, несомненно, «сложная штука», но ее сложность – это сложность не самостоятельного явления, а сложность высокой, тщательно продуманной и неоднократно апробированной, технологии. Чтобы понять произошедшее в страшном феврале 2014 года, необходимо осознать главное. «Евромайдан» не является субъектом – в нем нет никакой самостоятельной сущности, а лишь заложенная извне программа.

Код этой технологической программы, создававшейся опытными профессиональными программистами, понять нелегко, но это совершенно иной уровень понимания, чем самостоятельного, развивающегося по своим внутренним законам, явления.

И удивительно, что люди, наблюдавшие аналогичные успешные майданы-технологии в Югославии, Грузии, Киргизии, Тунисе, Египте, и ряд аналогичных мероприятий, потерпевших поражение, не видят очевидного в киевском трагифарсе. От непонимания сути исходит и неправильное употребление термина «феномен», как будто произошедшее представляет собой не рукотворное, а некое уникальное природное явление.

При этом дискуссия имеет не только, и даже не столько, сугубо теоретическое и историческое значение. Майданная технология, неоднократно показав свою высокую результативность, остается вполне рабочей, и нет сомнений, что будет использоваться еще неоднократно в разных уголках планеты. А «феномену» ведь, как и стихийному бедствию, противостоять невозможно… В отличие от самой успешной технологии, нейтрализуемой более эффективной технологией.

Парадоксальным образом, зачастую апологеты «евромайдана» расходятся с его принципиальными противниками только фразеологией. Тот же комический тезис о «национальной революции», то есть, о всенародной поддержке путча находит понимание и с противоположной стороны, пусть он облекается и в противоположные словесные формы. В главном здесь антагонисты сходятся. Для них произошедшее – явление сугубо внутреннее, имеющее «глубокие корни» в народе (сознании, менталитете).

Игнорируется совершенно очевидный факт, что в самый разгар мятежа в нем участвовало не более 50 тысяч человек (когда началась стрельба, то на порядок-два меньше), а большинство населения Украины на двух президентских выборах выбирала «русофила» Януковича. Выбирала, прекрасно зная цену полуграмотному экс-сидельцу, только потому, что избиратели надеялись на реализацию хоть части его предвыборных обещаний.

Но власть, которой обыватели делегировали полномочия по защите конституционного строя, их предала, оставив на растерзание свихнувшимся от безнаказанности бабуинам. А обычные граждане не могут заменить собой органы государственного управления и силовые структуры, и никакой украинской специфики тут нет.

Аналогично не следует видеть в мятеже пусть не общеукраинское, а сугубо галичанское явление, попытку самозванного «украинского Пьемонта» установить свое верховенство над Украиной. Вся история Украины свидетельствует, что галичанские националисты самостоятельно, без внешнего кураторства неспособны ни на что, во всяком случае, во всеукраинском масштабе.

Не менее контрпродуктивны и попытки современных марксистских эпигонов охарактеризовать «евромайдан» как социальное явление. И, опять же, совершенно неважно с позиций восхваления или осуждения это делается. Можно говорить о «бунте офисного планктона», «хипстеров» или, наоборот, «восстании интеллектуальной креативной элиты», дело не в употребляемых терминах с той или иной окраской.

В любом случае, все эти обоснования выводят обычную, пусть и масштабную, спецоперацию за узкие технологические рамки и придают, искусственно созданному вашингтонским Бен Бецалелем, Голему самостоятельную сущность.

Внешне подобные экзерсисы могут выглядеть и вполне убедительно, основываясь не только на умозрительных построениях, но и фактическом материале. Действительно, во время событий на майдане проводился ряд социологических замеров участвовавших в нем скакунов. При всей неточности данных, которые можно было получить в той обстановке, все же неопровержимо вырисовывается, что территориально большинство майданщиков было из Западной Украины, а социально среди них доминировала упомянутая «офисная пыль», «хипстеры» и, одновременно, различные деклассированные элементы.

Но чтобы правильно интерпретировать полученную социологию, следует верно понимать причинно-следственные связи. Понимать то, что все эти территориальные и социальные категории кастрюленосителей не самостоятельная движущая сила, а лишь оптимально подобранный и использованный инструментарий. А инструментарий всегда подбирается наиболее подходящий для конкретной цели. Ведь не шахтеров из Донбасса надо было свозить для свержения Януковича…

В любом государстве, даже самом благополучном, есть целые, часто весьма многочисленные, группы населения, недовольные существующим порядком и готовые, при удобном случае, перейти к «прямому действию». Вспомним хотя бы массовые погромы в Лондоне, Париже, Брюсселе, американских городах, активное противостояние каталонцев полиции. И как раз функция государственной власти в том, чтобы пресекать в зародыше возможности использования внешними силами данного фактора. Оптимально – на начальной стадии, превентивно; в крайнем случае, на этапе насильственных действий методами, диктуемыми сложившейся ситуацией.

Если же этого не делается, если власть полностью разложилась (неважно сама или вследствие сработавшей технологии), то даже при самом минимальном сотрясении государство гибнет. В Февральском перевороте 1917 года, обрушившем не хлипкую новодельную «дэржаву», а одну из величайших империй мира, участвовало не более 3% населения столицы и 2% гарнизона. И волнений не было больше ни в одном городе России. Для здоровой власти не составило бы труда подавить бунт, хотевших избежать фронта, отбросов из запасных батальонов, но самодержавие достигло такого уровня внутреннего загнивания, что не справилось с элементарной задачей.

Технология, использовавшаяся против Януковича, не содержала в себе ничего нового. Начала она реализовываться не со дня сбора на площади Независимости евроозабоченной биомассы, а значительно ранее. Когда на глазах у СБУ в Галичине беспрепятственно готовились давним агентом ЦРУ Наливайченко боевики; когда подавляющее большинство украинских СМИ открыто делегитимизировало законную власть; когда западными посольствами финансировались структуры для будущего переворота. Но этим простым технологиям власть не противопоставила ничего, как потом сдала и последний рубеж, легко удерживаемый приказом героическому «Беркуту» и ВВ.

И, кроме общей дряблости «регионалов», немалую роль сыграл тот фактор, что они были склонны воспринимать (во всяком случае, в значительной мере) происходящее излишне усложненно. Вместо внятной контр-технологии, власть хаотически металась, а потом окончательно впала в панику и капитулировала. Умножение сущностей в сочетании с общим безволием привело к тотальному поражению.

Ящик «евромайдана», открывавшийся чрезвычайно просто, Янукович и его окружение приняли за сейф сложной конструкции и, в испуге, открыть не сумели… А ведь великий комбинатор предупреждал: «Надо только уметь его открыть. Кто не умеет, тот пропадает».

Дмитрий Тесленко,
cпециально для alternatio.org