[Владимир Чернявский]

Сообщение от Эвиза

"В свете этого, понимая бесполезность обращения в суд (где и рассматриваются споры по вопросам авторских прав), Л.В. Шапошникова приняла решение подать заявление в Управление по Борьбе с Экономическими Преступлениями (УБЭП) ГУВД г. Москвы. По неизвестным для нас причинам УБЭП приняло это не свойственное своей работе заявление (о нарушении авторских прав), к тому же абсолютно голословное и не подкреплённое никакими юридически значимыми документами, и оно поступило в оперативную разработку ст. оперуполномоченному 11-го отдела Даниленко М.М."

А теперь смотрим кто возглавлял эту организацию в разные годы.
https://xn--b1aew.xn--p1ai/mvd/struc...bezop/Istorija
Ой, ну надо же
Тесис Савелий Овшиевич - начальник ГУБЭБ МВД генерал-лейтенант

Не менее "захватывающая" история произошла с уничтожением МЦР Оптического театра Сергея Зорина, о которой тоже предпочитают не вспоминать.
В своих воспоминаниях Зорин подробно описывает как и какими методами его выживали из МЦР, а после захватили и уничтожили сам театр, который им создавался несколько десятков лет.
Вот, к примеру, один из эпизодов:

Итак, в феврале 2008 г. сам я уже не мог показывать свои композиции, а мои ученики – имели право. Последним в февральском репертуаре был оптический спектакль «Маленький принц», созданный Дарьей Головановой с помощью всех сотрудников театра. Волшебная сказка, показанная зрителям волшебными средствами – солнечными инструментами. Зрители ещё не успели выйти из зала, а дети вынимали из волшебного шара разноцветные многолучевые звёздочки с ключевыми фразами из этой мудрой сказки, как исполнительный Паша Журавихин помчался опечатывать нашу аппаратную, чтобы мы ничего не смогли оттуда взять. Зрители были потрясены увиденным. Они протестовали, говорили, что это – произвол. Но Паша объяснил им, что МЦР не собирается закрывать Оптический театр, а только изгоняет бездарного Зорина. Зрители настаивали, чтобы я подал в суд на руководство МЦР и отсудил у них миллион за моральный ущерб. Многие даже оставили свои телефоны, чтобы быть на суде свидетелями. Когда они попросили Пашу представиться и сказать, от чьего имени он выступает, этот «герой» трусливо сбежал. Всё это событие зафиксировано на видеокамеру, которую мы сначала просто забыли выключить в этой суматохе. Последний спектакль в нашем любимом зале мы решили заснять на видео для памяти. Но потом камеру взял в руки Р.Романов (заместитель директора Оптического театра и талантливый создатель уникальных композиций) и всю эту некрасивую историю с опечатыванием аппаратной, ответами Паши зрителям и его трусливым бегством зафиксировал очень выразительно. Теперь и эта видеозапись тоже останется в архиве Оптического театра. Но можно будет этот эпизод и в Интернете разместить, если снова скажут, что я всё выдумываю.

Так при многих свидетелях была опечатана аппаратная, в которой находился весь инструментарий, привезённый мною в СФР (МЦР) в самом начале его работы в 1990 году, о чём я писал выше. Кроме этого, в аппаратной находились все мои авторские композиции и композиции моих сотрудников, а это сотни и сотни слайдов и множество фонограмм. Многие слайды я снимал ещё в 60-е, 70-е годы и только некоторые – в последние годы, когда с театром пришёл в МЦР. Но и это не лишало меня авторского права на отснятые по всему миру, в Египте, в Европе, в Гималаях и под водами экваториальных морей, уникальные слайды. И всё же эти... деятели культуры (!) посмели лишить нас всей интеллектуальной и материальной собственности только под тем предлогом, что и МЦР тоже давал деньги на развитие театра. Деньги эти были мизерными по сравнению с нашим собственным вкладом, что я уже доказал выше, но это не помешало им поступить именно так.
Это был настоящий административно-правовой беспредел. Многие, узнав, что руководство приказало опечатать весь инструментарий и все слайды, советовали обратиться в суд, утверждая, что дело моё абсолютно беспроигрышное и что я, таким образом, посрамлю захватчиков. На такие предложения я не поддавался, прекрасно понимая, что в современной России никакой правды в судах не найду. Да и не для меня это. Никогда ранее не участвовал в судебных заседаниях. И думается, только ребёнку или оторванному от жизни мечтателю может показаться, что я бы легко победил, подав на руководство МЦР в суд. Это далеко не так. Прежде всего, весовые категории не равны. У администрации МЦР – десятки миллионов евро, а у меня – ни копейки. Фемида наша и с закрытыми глазами купюры считать умеет, о чём свидетельствуют сотни публикаций на тему продажности судов...
… Многие знали и о чудовищном по цинизму и злобе происшествии, которое произошло 18 февраля 2008 года. Именно в этот день полковник Стеценко выдавил из меня заявление об уходе из МЦР по собственному желанию. Но не это чудовищно. Я сам мечтал расстаться с «иерархами», но мне не хотелось уходить «по собственному желанию», ибо такая запись в трудовой книжке означала бы в будущем, что я сам сдался и по собственному желанию ушёл, бросив театр на произвол, не выполнив желание С.Н. Рериха развивать музей и Оптический театр как тандем. Прозорливость Святослава Николаевича я понял значительно позднее, когда на практике увидел, какие возможности открываются от такого Синтеза, который может поднять музейное дело на совершенно новую орбиту… Но, тем не менее, такое заявление в кабинете Стеценко я написал микроскопическими буквами в одну строчку. Кто мне покажет закон, по которому я не имею права писать любой документ микроскопическими буквами? Он взял у меня это заявление, ничего не сказав, ибо оно всё равно его устраивало. К делу можно подшить, значит, и такое пройдёт.
В этот день был день рождения нашей сотрудницы, молодого режиссёра Дарьи Головановой, поставившей оптический спектакль «Маленький принц», который очень любили дети и которым даже Стеценко с Фроловым восхищались. Ей исполнилось 18 февраля 2008 года 25 лет. Первый в жизни юбилей. До 50-ти, а, тем более, 75-ти ждать ещё долго, поэтому мы все готовились в нашем театре целый месяц, чтобы отметить этот юбилей так, чтобы он запомнился Даше. Тем более что её день рождения совпадал с днём рождения великого Рамакришны. Хотелось как-то особенно отметить этот день, тем более что и меня судьба подталкивала к новому рождению именно в этот день. Я объявил ребятам, что мне пришлось подать заявление об уходе из МЦР, но объявил таким радостным голосом, что и они не сильно расстроились. Главное, что у нас есть мощная Команда, что мы всегда будем вместе. Все трудности преодолеем, поэтому нам ничего не страшно…
Так как наш театр был на отшибе от основного здания музея и работал по вечерам, то нам установили рабочий день с 13-00 до 21-00. Это утвердили и Шапошникова и Стеценко, поэтому подвоха я не ожидал. Мы решили подождать до 18 часов, когда почти все сотрудники музея уходят домой, чтобы спокойно вечером в нерабочее (для музея) время отметить наше торжество. Спектакля в этот день не было, но мы подготовили и видеофильм о нашем юбиляре, и целый импровизированный небольшой спектакль, как это обычно происходило на дне рождения каждого сотрудника театра.
К Даше из далёкого городка за Уралом приехала мать, чтобы порадовать и свою дочь и нас в этот день варениками, пирожками и какими-то иными вкусностями. У нас в театре была меленькая кухонька. Там к концу дня закипела работа. Наконец около семи сели за стол. По обыкновению, на таких торжествах была у нас бутылка шампанского и несколько пакетов сока. Не успели посидеть немного, как в театр вошли верный оруженосец Паша Журавихин, а за ним сам Стеценко. «Прекратить пьянку!» – грозно молвил сей страж нравственности и порядка. В его мозгу, видимо, сложилась такая картина. Так как он заставил меня написать заявление об уходе из МЦР, то мы с горя по этому поводу устроили пьянку. Я попросил его не кричать, успокоиться и объяснил, что сегодня первый юбилей у нашей молодой сотрудницы, и мы его отмечаем. «Всё равно, прекратить пьянку!» – не унимался полковник. Тогда я попросил его внимательно осмотреть стол и весь театр, если пожелает, и убедиться, что кроме шампанского и соков ничего нет. «Вы бы лучше поздравили человека с первым в её жизни юбилеем», – сказал я «грозному владыке». Видимо вспомнив установку Шапошниковой (Зорина гнать, а молодёжь оставить), Стеценко обратился к Даше: «Дарья Ивановна, поздравляю вас с днём рождения, желаю вам здоровья и успехов в обновлённом театре (тут он бросил торжествующий взгляд в мою сторону). Главное, верить!». Во что верить? Кому верить? Непонятно. Но именно эти слова он тогда произнёс и двинулся с Пашей к выходу, вызывая меня на улицу.
Я сидел в рубашке и домашних тапочках (это было самое тёплое помещение в театре), поэтому идти на улицу, где был приличный мороз, мне не хотелось. Но полковник настаивал. Тогда я сказал, что играть роль генерала Карбышева я не хочу и прошу его высказаться при всех. Но они продолжали стоять во входном тамбуре и никак не уходили. Пришлось мне выйти к ним в тамбур, чтобы за закрытыми дверями снова услышать от Стеценко приказ: «Не напиваться!». Я сказал ему, чтобы он спокойно уезжал домой, всё будет в полном порядке и что в 21-00 нас здесь не будет. В 19-35 они, наконец, ушли. Мы облегчённо вздохнули. Мать Даши решила, что пора варить вареники, а мы пока приступили к поздравлениям. Но в 19-50 позвонил начальник службы безопасности МЦР и сказал, что Стеценко позвонил ему уже с дороги и приказал выкинуть всех нас из театра немедленно, а ему в 20-00 доложить о выполнении его распоряжения. Я напомнил ему, что мы имеем право находиться в театре до 21-00, но он обречённым тоном сказал, что это не имеет значения. Есть приказ, и он его не может не выполнить. Мой сотрудник А.Ефремов, который одно время подрабатывал в охране и знал ситуацию на режимном объекте лучше меня, посоветовал всем нам немедленно уходить, чтобы не навлечь гнев на начальника службы безопасности, иначе ему не поздоровится. Мы все относились к этому человеку с симпатией и, конечно же, нам не хотелось подводить его. Но торт только разрезали, вареники ещё не сварились, поздравления ещё не все прозвучали, мини-спектакль ещё не сыграли… Да и собраться всем за оставшиеся шесть минут и уйти тоже было непросто. Но в 20-00 мы были уже на улице. О том, что творилось на душе у именинницы (а, тем более, у её матери), можно только представить.
С территории «режимного объекта» тоже нужно было убираться. Мы вышли на Волхонку, решая, съесть ли нам торт на остановке троллейбуса или искать какой-то другой выход в этой дикой ситуации. Мать Даши знала, что меня этот же человек вынудил написать заявление об уходе именно в этот день, и была потрясена тем, что увидела за несколько дней своего пребывания в этой «общественной» организации. А ещё была расстроена тем, что вареники остались на плите и тем, что всеми заготовленными ею вкусностями она не успела нас порадовать. Столько готовилась, ехала в такую даль, чтобы стать свидетелем чудовищного хамства. Она сказала, что такого бесчеловечного отношения она не видела за всю свою жизнь и, обращаясь к Даше, приказала: «Если ты из этого… Центра завтра же не уйдёшь, ты мне не дочь!».
На другое утро 19 февраля Д. Голованова вошла в кабинет А. Стеценко, чтобы объявить ему о своём уходе...