Воплощения Махатм

[diant]

Сообщение от Лена К.

французом месье Ариссом под воздействием Е.П.Б.

Лена, скорее его имя Харрис, ибо в оригинале Harrisse.

Сообщение от Лена К.

Видимо, обо всех написанных портретах Махатмы М. было сказано Владыкой: "Блаватская старалась..."

Разве можно так сказать сразу обо всех портретах?
Портреты Шмихена, например, писала не она.

[Редна Ли]

" Эммм... Но эту Вашу мысль трудно понять. То есть по-Вашему теософский материал представляет сборник европейского оккультизма, перекрученный "с ног на голову"? "

Не совсем. Я не читал "Изиду", но о ней говорили именно это - в ней нет ничего, что не было бы известно европейским оккультистам. С ПМ и ТД уже было не так.

У оккультизма была одна проблема. Никакой божественной мудростью он не являлся. И поскольку им занимались ученые, попытки привязать его к науке и найти научное объяснение оккультным феноменам, были характерны именно для европейских оккультистов, и делались в течение всего 19 века. Оккультисты серьезно интересовались возможностью посмертного существования души. Убив ради своих исследований больше одного своего сира. Эмма описывала несколько случаев. Это и было причиной отношения к ним, как к "дукпа". Результатом этих опытов стала оккультная гипотеза, что душа является частью тела, и умирает вместе с ним. Но как и тело, разлагается не сразу, сохраняя какое-то время подобие жизни. Этот вывод, видимо, многим не понравился, поскольку для представителей христианского общества потеря надежды на загробное существование значительна. Среди противников этой теории была и Хардинг Бриттен, ушедшая в спиритизм, но не верившая в "духов умерших" на сеансах. Недовольными стали предприниматься попытки объяснить все иначе. ЕПБ сделала упор именно на это - что оккультисты в этом неправы, и она (научно) докажет, почему. Результатом стала теософия и включение в нее подходящих индийских и прочих мировых философий и религий, и попытка доказать на основе этого смешения, что это и есть "единая древняя мудрость". Поскольку проблема была внутри-европейской, в ход шла в основном европейская "доказательная база". А индийская просто обслуживала европейскую. Т.е. это не был "перекрученный" оккультизм. Так как целью было усовершенствовать оккультное учение (видимо, в целом оно вполне устраивало ЕПБ), внеся в него бессмертие духа. И сделать это надо было научно и с соблюдением всего европейского эзотерического "этикета" - египтянами, халдеями, каббалой и т.д. Индийский материал, каким бы чудесным он ни был, не должен был противоречить этим европейским установкам.

Если бы она начала говорить: да что там эта каббала, вот буддизм... Она возможно и смогла бы получить признание, но не у оккультистов. А удар наносился именно по оккультистам, их же оружием, и заодно и по спиритистам, и тогда уж и по христианству... К тому же оккультизм был до этого тайной элитарной практикой, и ЕПБ его просто, извиняюсь, "слила". Это было "чумовое" решение. Не знаю, кто его принял. Но вряд ли Бульвер Литтон .

[Лена К.]

Сообщение от diant

Лена, скорее его имя Харрис, ибо в оригинале Harrisse.

Так написал переводчик дневников.

Сообщение от diant

Разве можно так сказать сразу обо всех портретах?
Портреты Шмихена, например, писала не она.

diant, акцент не совсем тот. Сказано:

Дневники Е.И.Р. 18 марта 1924
Блаватская старалась, но портрет вышел плох, так же и в Ам[ерике].

То есть смысл тот, что, хотя Блаватская и старалась в своем воздействии на художника для мысленной передачи образа, портрет все же вышел плох. Ведь и профильный портрет писала не она сама. Обратите внимание в цитате, что: «На этот раз моей коллеге не было дозволено изготовлять портрет методом осаждения». То есть Е.П.Б. могла сделать портрет Махатмы М. сама методом осаждения, и он мог бы оказаться великолепным, как в случае с созданным ее таким способом портретом медитирующего индийского йога Тиравала. Но Владыка не позволил ей это сделать. О возможностях самой Е.П.Б. по созданию художественных образов пишет Учитель К.Х.:

Письма Махатм. Письмо 91. К.Х. — Синнетту
Она может и производит феномены благодаря ее природным силам и долгим годам регулярной тренировки, и ее феномены иногда лучше, чудеснее и гораздо более совершенны, нежели некоторых высоких посвященных учеников, которых она превосходит в художественном вкусе и чисто западной оценкой искусства, например — в мгновенном создании картин. Вот свидетельство — ее портрет факира Тиравалла, упомянутый в «Намеках», в сравнении с моим портретом, созданным Джуль Кулом. Несмотря на все превосходство его сил по сравнению с ее силами, его молодости, противопоставленной ее старости, а также неоспоримое и важное преимущество, которым он обладает потому, что его чистый неомраченный магнетизм никогда не имел прямого соприкосновения с великой нечистотой вашего мира и общества, все же, делай он, что хочет, он никогда не создаст такой картины просто потому, что он не в состоянии представить ее в своем уме и в тибетском мышлении.

О том, как создавались портреты Учителей Шмихеном, приведу ниже описание Лоры С. Холлоуэй. (В более полном варианте это описание, взятое из книги Лоры, есть здесь http://tatianaplatonova.ru/o-portretakh-makhatm).

«Оккультный мир Блаватской». Июль 1884, Лондон, Англия. Лора С. Холлоуэй
В Лондоне находился молодой немецкий художник... Шмихен... и в его студии собралась компания теософов. Главной персоной среди гостей герра Шмихена... была Е.П.Б., которая восседала в кресле напротив того места, где стоял мольберт. Около него на возвышении сидело несколько человек — все это были дамы, лишь за одним исключением. В комнате находились довольно известные люди, и все они в равной степени были заинтересованы тем экспериментом, который проводил здесь герр Шмихен. Наиболее ясным вос¬поминанием, оставшимся от того собрания, мне представляется картина госпожи Блаватской, безмятежно курящей сигареты в своем легком кресле, и нескольких женщин на возвышении, которые тоже курили. Она приказала одной из этих женщин [самой Лоре Холлоуэй] сделать сигарету и закурить ее, и та подчинилась приказу, вопреки сильным опасениям, поскольку это была первая попытка в ее жизни, и даже этот некрепкий египетский табак наверняка вызвал бы у нее кашель. Е.П.Б. обещала, что ничего подобного не произойдет, и при поощрении со стороны миссис Синнетт, которая тоже курила, сигарета была зажжена. В результате Лора почувствовала удивительное спокойствие нервов, и вскоре весь интерес и все внимание компании направилось к мольберту и кисти художника, и Е.П.Б. тоже присоединилась к ней.
Каким бы странным это ни показалось, несмотря на то, что курильщица-любительница считала себя всего лишь сторонним наблюдателем, именно ее голос произнес слово «начинайте», и художник быстрыми движениями стал наносить очертания головы. Вскоре взгляды всех присутствовавших были прикованы к нему, в то время как он сам работал с невероятной скоростью. Пока в студии стояла мертвая тишина и все внимательно всматривались в то, что делает герр Шмихен, курильщица на возвышении видела, как около мольберта появились очертания фигуры человека, и пока склонившийся над своим творением художник продолжал работу, она стояла подле него неподвижно и беззвучно. Она наклонилась к своей подруге и прошептала: «Это Махатма К.Х., с него делают набросок. Он стоит около герра Шмихена».
«Опишите, как он выглядит и во что одет», — потребовала Е.П.Б. И пока находившиеся в комнате люди недоумевали, к чему было это восклицание со стороны госпожи Блаватской, та женщина, к ко¬торой оно было обращено, сказала: «Ростом он примерно с Мохини; неплотного телосложения, пре¬красное лицо, полное огня и жизни; волнистые черные волосы, на голове — мягкая шляпа. Одежда — гармоничное сочетание серого и голубого. Похожа на индийскую — только гораздо более тонкая и богатая, чем я когда-либо видела ранее, — и по краям все оторочено мехом. Это он — на рисунке...»
...Сильный голос Е.П.Б. повышался, когда она о чем-то предупреждала художника, и одно из ее замечаний ясно отложилось в памяти. Вот оно: «Будьте осторожны, Шмихен, не делайте лицо слишком круглым, удлините эту линию и обратите внимание на большое расстояние между носом и ушами». Она сидела в таком месте, откуда нельзя было ни увидеть мольберт, ни узнать, что вообще на нем было.
...Сколько людей из присутствовавших в студии в этом первом случае почувствовали присутствие Махатмы, неизвестно. В комнате присутствовали психики, несколько человек, и сам художник, герр Шмихен, был психиком, иначе он не смог бы столь успешно завершить работу над той картиной, что была создана в тот памятный день...

[diant]

Сообщение от Лена К.

То есть смысл тот, что, хотя Блаватская и старалась в своем воздействии на художника для мысленной передачи образа, портрет все же вышел плох.

Есть портрет Махатмы М., сделанный Харрисом, "водимым" ЕПБ, в Америке в конце 1870-х.
Есть портрет Махатмы М., сделанный Шмихеном, "водимым" самими Махатмами, в Лондоне летом 1884 г.
Возможно, есть и другие портреты Махатмы М., сделанные под "водительством" ЕПБ.

Я полагаю, что слова из дневника Е.И. ("Бл[аватская] старалась, но портрет вышел плох, так же и в Ам[ерике].) относятся не к портрету Шмихена, по той причине, что нельзя управлять рукой художника из двух фокусов - ерунда получится. Это как два генерала дают одному войску каждый свои указы.
Если Махатма сказал, что водить рукой художника будет он, значит "водительство" его.

К тому же слова из дневника Е.И. вырваны из контекста о развешивании картин в 1924 году в первом музее Рериха.
Откуда там быть портретам Шмихена, если вскоре после их изготовления в Европе (кажется прямо в 1884 году) они отбыли в Индию, в Адьяр.
Хотя это интересный вопрос, что за портрет мог быть на первой экспозиции Музей Рериха в Нью-Йорке.

Еще мысль. А не о портрете ли самой ЕПБ идет речь? "Блаватская старалась" - ее ведь рисовал Шмихен в Эльберфельде, при очень плохом ее состоянии здоровья. Водянка свирепствовала, она только перенесла приступ ревматизма и т.д. В лучшие дни ее выносили в кресле, в худшие - она просто лежала. Именно в те дни от водянки ее руки выглядели как "ноги слона". Не может ли так быть, что "Блаватская старалась позировать" (из последних сил). Ведь ее портрет в музее Рериха в 1924 году, вероятно, был более уместен, чем портрет Учителя.

[Лена К.]

Сообщение от diant

Я полагаю, что слова из дневника Е.И. ("Бл[аватская] старалась, но портрет вышел плох, так же и в Ам[ерике]».) относятся не к портрету Шмихена…

Вполне возможно. Мне, например, портреты нравятся. Речь может идти только о том, что сам Махатма М. мог считать свой портрет не совсем близким к истине.

[diant]

Сообщение от Лена К.

Речь может идти только о том, что сам Махатма М. мог считать свой портрет не совсем близким к истине.

Факты скорее говорят об обратном.

Безотносительно этого приведу фрагмент книги известного предателя ЕПБ - Вс.Соловьева "Совр. жрица Изиды". Тот момент, когда он с одной из фрейлин Марии Федоровны, полит. шпионкой в Европе - Юлианой Глинкой - прибыли к ЕПБ в Эльберфельд 26 августа 1884 года.

«Я время от времени переписывался с Еленой Петровной и в моих письмах, выражая лично ей невольное расположение и участие, тем не менее стремился к своей цели, сказав себе: “Не уйду, пока не узнаю, что такое она и ее феномены”. Я, конечно, не рассчитывал, что она сразу, да еще и письменно, совсем проговорится и себя выдаст; но я уже достаточно хорошо знал ее, чтобы рассчитывать на ее постоянные, “маленькие” проговаривания, которые, в общей сложности, составят нечто большое и осязательное.

Будучи в высшей степени порывистой, несдержанной и, в иные минуты, до крайности наивной, Блаватская могла “до конца” отуманить только людей, еще более наивных, чем она, еще более несообразительных. Главная же ее сила и условие ее успехов заключались в необычайном ее цинизме и презрении к людям, которое она скрывала весьма удачно, но которое все же иной раз прорывалось неудержимо.

<…>

В знойный августовский день, 24-го по новому стилю, я выехал из Парижа. Чувствуя себя очень дурно, я положил отдохнуть на полпути в Брюсселе. К тому же я никогда еще не бывал в Бельгии и не видал Брюсселя. Остановился я в Grand-Hotel’е, ночью очень плохо спал, утром вышел пройтись по городу и на лестнице столкнулся с госпожей Г. К моему изумлению она встретила меня без кисло-сладкой ужимки и даже весьма приветливо. Нам обоим было скучно, и мы просто обрадовались друг другу. Оказалось, что она в Брюсселе по каким-то своим делам, должна съездить в Кёльн, потом еще куда-то.

– А вы зачем здесь?

– Я еду в Эльберфельд к Блаватской – она больна и зовет меня.

– Ну, так и я поеду с вами.

– Отлично. Когда же мы едем?

– Завтра в девять часов утра, это самый подходящий поезд, потому что иначе нам придется приехать в Эльберфельд вечером, часам к десяти, не раньше.

Решив это, мы провели весь день вместе, а вечером госпожа Г. рассказала мне столь много поразительного, удивительного и таинственного, что я пришел в свою комнату с совершенно затуманенной головой и, хоть и был уже очень поздний час, не мог заснуть. Я хорошо знал, что, несмотря на все усилия вчерашней правоверной науки отрицать сверхчувственное, оно существует и время от времени проявляет себя в людской жизни, но я так же очень хорошо знал, что проявления эти редки и что иначе быть не может. А тут вдруг сверхчувственное, в самых разнообразных и подчас совершенно нелепых видах, буквально затопляет жизнь здоровой, крепкой, энергичной и вдобавок поглощенной материальными делами и заботами особы!

Вся ночь прошла почти без сна; в седьмом часу я оделся и велел подать себе чаю. Около восьми подают мне записку от госпожи Г. Пишет, что и она не спала, так как кругом нее шла какая-то невидимая борьба, что у нее разболелась голова и что ехать нельзя, ибо все ее ключи пропали. Иду к ней. Стоя среди чемоданов и саквояжей, она уверяет меня:

– Все ключи, все до одного пропали, а ночью были тут, на глазах!

– Пошлите за слесарем.

– Уж я послала.

Явился слесарь, отпер чемодан, а в чемодане связка ключей, и в связке ключ и от этого же чемодана.

– Вот видите что со мной cлучается! – торжественно воскликнула госпожа Г.

– Вижу.

Так как на девятичасовой поезд мы опоздали, то согласились сделать прогулку по городу и ехать в час. Но тут я внезапно почувствовал необыкновенную слабость и меня стало клонить ко сну. Я извинился передъ госпожей Г., пошел к себе и бросился на кровать. Однако я не заснул, а лежал с закрытыми глазами – и вот передо мной, один за другим, стали проходить совершенно ясно и отчетливо разные неизвестные мне пейзажи. Это было для меня так ново и красиво, что я лежал не шевелясь, боясь нарушить и уничтожить очарование. Наконец понемногу все затуманилось, слилось – и я уже ничего не видел.

Я открыл глаза. Моей сонливости и слабости как не бывало. Я вернулся к госпоже Г. и не мог удержаться, чтобы не рассказать ей бывшего со мною, причем очень подробно, со всеми особенностями, описал виденные мною пейзажи.

Мы сидели в купе мчавшего нас поезда и беседовали. Вдруг госпожа Г., взглянув в окно, крикнула:

– Смотрите! один из ваших пейзажей!

Мне стало даже жутко. Сомнений не могло быть, как не было для меня сомнения и в том, что я никогда не ездил по этой дороге, не бывал в этой стране. Пока не стемнело, я снова, теперь уже в действительности, переглядел все то, что видел утром, лежа на кровати с закрытыми глазами.

Приехали мы в Эльберфельд, остановились в гостиннице “Виктория” и, решив, что еще не очень поздно, отправились к Блаватской, в дом коммерсанта Гебхарда, чуть ли не самый лучший дом в Эльберфельде.

Мы застали нашу бедную “madame” совсем распухшей от водянки, почти недвижимой в огромном кресле, окруженную Олькоттом, Мохини, Кейтли, двумя англичанками из Лондона, миссис и мисс Арундейл, американкой Холлоуэй и Гебхардом с женою и сыном. Другие Гебхарды, а также “племянники и племянницы”, о которых мне писала Блаватская, куда-то уехали из Эльберфельда.

“Madame”, увидя нас, обрадовалась чрезвычайно, оживилась, затормошилась на своем кресле и стала “отводить душу” русским языком, к ясно подмеченному мною неудовольствию окружавших.

Мы находились в большой, прекрасной гостиной. Арка разделяла эту комнату на две части, тяжелые драпировки были спущены, и что находилось там, в другой половине гостиной – я не знал. Когда мы достаточно наговорились, Елена Петровна позвала Рудольфа Гебхарда, молодого человека с весьма хорошими манерами, шепнула ему что-то – и онъ исчез.

– Я сейчас сделаю вам сюрприз! – сказала она.

Я скоро понял, что сюрприз этот относится к скрытой за драпировкой половине гостиной, так как там началась какая-то возня.

Вдруг занавеси отдернулись и, освещенные ярким, голубоватым светом, сконцентрированным и усиленным рефлекторами, перед нами выросли две поразительные фигуры. В первое мгновение мне представилось, что я вижу живых людей – так ловко было все придумано. Но это оказались два больших задрапированных портрета махатм Мориа и Кут Хуми, написанных масляными красками художником Шмихеном, родственником Гебхардов.

Потом, хорошо разглядев эти портреты, я нашел в них много недостатков в художественном отношении; но живость их была значительна, и глаза двух таинственных незнакомцев глядели прямо на зрителя, губы чуть что не шевелились.

Художник, конечно, никогда не видал оригиналов этих “портретов”, Блаватская и Олькотт уверяли всех, что он писал по вдохновению, что его кистью водили они сами и что “сходство поразительно”. Как бы там ни было – Шмихен изобразил двух молодых красавцев. Махатма Кут Хуми, одетый во что-то грациозное, отороченное мехом, имел лицо нежное, почти женственное и глядел ласково прелестными светлыми глазами.

Но стоило взглянуть на “хозяина” – и Кут Хуми, со всей своей нежной красотой, сразу забывался. Огненные черные глаза великолепного Мории строго и глубоко впивались в вас, и от них нельзя было оторваться. “Хозяин”, как и на миниатюрном портрете в медальоне Блаватской, оказывался украшенным белым тюрбаном и в белой одежде. Вся сила рефлекторов была устремлена на это мрачно прекрасное лицо, и белизна тюрбана и одежды довершала яркость и живость впечатления.

Блаватская потребовала для своего “хозяина” еще больше света, Рудольф Гебхард и Кейтли переместили рефлекторы, поправили драпировку портрета, отставили в сторону Кут Хуми – эффект вышел поразительный. Надо было просто напоминать себе, что это не живой человек. Я не мог оторвать от него глаз.

Больше часу продержали меня Олькотт и Блаватская перед этим портретом. Наконец у меня заболела голова от чрезмерно яркого света, и вообще я почувствовал сильную усталость, – путешествие, две ночи, проведенные почти без сна – все это действовало. Я сказалъ госпоже Г., что не в силах дальше оставаться, и что вообще нам пора вернуться в нашу “Викторию” и скорее лечь спать. Она сама жаловалась на сильную усталость. Блаватская нас отпустила, взяв слово, что мы вернемся как можно раньше утром.

По дороге в гостиницу мы только и могли говорить об удивительном портрете “хозяина” и, среди мрака, он так и стоял передо мною. А стоило закрыть глаза – я видел его ярко, во всех подробностях.

Пройдя в свою комнату, я запер дверь на ключ, разделся и заснул.

Вдруг я проснулся или, что во всяком случае вернее, мне приснилось, почудилось, что я проснулся от какого-то теплого дуновения. Я увидел себя в той же комнате, а передо мной, среди полумрака, возвышалась высокая человеческая фигура в белом. Я почувствовал голос, неведомо каким путем и на каком языке внушавший мне зажечь свечу. Я не боялся нисколько и не изумлялся. Я зажег свечу, и мне представилось, что на часах моих два часа. Видение не исчезало. Передо мной был живой человек, и этот человек был, конечно, не кто иной, как оригинал удивительного портрета, его точное повторение. Он поместился на стуле рядом со мною и говорил мне, “на неведомом, но понятном языке” разные интересные для меня вещи. Между прочим он объяснил, что для того, чтобы увидеть его в приз¬рачном теле (en corps astral ), я должен был пройти через многие приготовления, что последний урок был дан мне [прошлым] утром, когда я видел, с закрытыми глазами, пейзажи, мимо которых потом проезжал по дороге в Эльберфельд; и что у меня большая и развивающаяся магнетическая сила.

Я спросил, что же должен я с нею делать; но он молча исчез.

Мне казалось, что я кинулся за ним; но дверь была заперта. У меня явилось представление, что я галлюцинирую и схожу с ума. Но вот махатма Мориа опять на своем месте, неподвижный, с устремленным на меня взглядом, такой, точно такой, каким запечатлелся у меня в мозгу. Голова его покачнулась, он улыбнулся и сказал, опять-таки на беззвучном, мысленном языке сновидений: “Будьте уверены, я не галлюцинация и ваш рассудок вас не покидает. Блаватская докажет вам завтра перед всеми, что мое посещение было истинно”. Он исчез, я взглянул на часы, увидел, что было около трех, затушил свечу и заснул сразу.

Проснулся я в десятом часу и вспомнил все очень ясно. Дверь была на запоре; по свечке невозможно было определить, зажигалась ли она ночью и долго ли горела, так как по приезду, еще до отправления к Блаватской, я зажигал ее.

В столовой гостинницы я застал госпожу Г. за завтраком.

– Спокойно ли вы провели ночь? – спросил я ее.

– Не очень, я видела махатму Мориа!

– Неужели? ведь и я тоже его видел!

– Как же вы его видели?

Я проговорился, и отступать было поздно. Я рассказал ей мой яркий сон или галлюцинацию, а от нее узнал, что на ее мысли о том, следует ли ей стать форменной теософкой и нет ли тут чего-либо “темного”, махатма Мориа явился перед нею и сказал: “Очень нам нужно такую козявку!”

– Так именно и сказал: “козявку”, и сказал по-русски! – уверяла меня госпожа Г., почему-то особенно радуясь, что махатма назвал ее “козявкой”.

А потом прибавила:

– Вот пойдем к Блаватской... что-то она скажет? Ведь если это был Мориа и нам не почудилось, так она должна знать.

Мы отправились в дом Гебхарда. Блаватская встретила нас, как мне показалось, с загадочной улыбкой и спросила:

– Ну, как вы провели ночь?

– Очень хорошо, – ответил я.

И легкомысленно прибавил:

– Вам нечего сказать мне?

– Ничего особенного, – проговорила она, – я только знаю, что “хозяин” был у вас с одним из своих “чел”.

В этих ее словах не было ровно никакой доказательной силы. Ведь она не раз, не только словесно, но и письменно, объявляла мне, что “хозяин” меня посещает. Однако госпожа Г. нашла слова эти удивительными и принялась рассказывать наши видения. Блаватская не могла скрыть охватившей ее радости. Она забыла все свои страдания, глаза ее метали искры.

– Ну вот, ну вот, попались-таки, господин скептик и подозритель! – повторяла она. – Что теперь скажете?

– Скажу, что у меня был очень яркий, живой сон или галлюцинация, вызванная моим нервным состоянием, большою усталостью с дороги, после двух бессонных ночей, и сильным впечатлением, произведенным на меня ярко освещенным портретом, на который я глядел больше часу. Если бы это было днем, или вечером до тех пор, пока я заснул, если б я, наконец, не засыпал после того, как исчез махатма – я был бы склонен верить в реальность произошедшего со мною. Но ведь это случилось между двумя снами; но ведь он беседовал со мною не голосом, не словами, не на каком-либо известном мне языке; и, наконец, он не оставил мне никакого материального доказательства своего посещения, не снял с головы своей тюрбана, как это было с Олькоттом.

Вот три крайне важных обстоятельства, говорящих за то, что это был только сон или субъективный бред.

– Это, наконец, Бог знает что такое! – разгорячилась Елена Петровна, – вы меня с ума сведете своим неверием. Но ведь он говорил вам интересные вещи!

– Да, говорил именно то, чем я был занят, что находилось у меня в мозгу.

– Однако ведь он сам уверил вас, что он не галлюцинация!?

– Да, но он сказал, что вы при всех докажете мне это.

– А разве я не доказала этого тем, что я знала о его посещении?

– Я не считаю это достаточным доказательством.

– Хорошо, я докажу иначе… Пока же… ведь вы не станете отрицать, что видели его и с ним беседовали?!

– Какую же возможность имею я отрицать то, что с моих слов известно госпоже Г., а через нее и вам? Мне не следовало проговариваться, а теперь уж поздно, сами знаете: слово – не воробей, вылетело, так его назад не заманишь…

Блаватская зазвонила в электрический колокольчик, собрала всех своих теософов и стала с присущей ей раздражающей шумливостью рассказывать о произошедшем великом феномене.

Можно легко себе представить мое положение, когда все эти милостивые государи и милостивые государыни стали поздравлять меня с высочайшей честью, счастьем и славой, которых я удостоился, получив посещение махатмы М.! Я заявил, что весьма склонен считать это явление сном или бредом, следствием моего нервного состояния и усталости. Тогда на меня стали глядеть с негодованием, как на святотатца. Весь день прошел исключительно в толках о “великом феномене”.

Вечером все собрались в хорошенькой “восточной” комнате, все, кроме Олькотта, бывшего во втором этаже. Вдруг Блаватская (ее перенесли сюда в кресле) объявила:

– Хозяин сейчас был наверху, он прошел мимо Олькотта и положилъ ему что-то в карман. Кейтли, ступайте наверх и приведите полковника!

Полковник явился.

– Видели вы сейчас Master’а? – спросила “madame”.

Глаз “старого кота” сорвался с места и так и забегал.

– Я почувствовал его присутствие и его прикосновение, – ответил он.

– С какой стороны?

– С правой.

– Покажите все, что у вас в правом кармане. Вынимайте!

Олькотт начал послушно и медленно, методически, исполнять приказание.

Вынул маленький ключик, потом пуговку, потом спичечницу, зубочистку и, наконец, маленькую сложенную бумажку.

– Это что ж такое? – воскликнула Блаватская.

– Не знаю, у меня бумажки не было! – самым невинным, изумленным тоном сказал “старый кот”.

Блаватская схватила бумажку и торжественно объявила:

– The letter of the Master!.. так и есть! письмо “хозяина”!

Она развернула ее и прочла. На бумажке “несомненным” почерком махатмы Мориа было по-английски начертано: “Конечно, я был там; но кто может открыть глаза нежелающему видеть. М.”

Все по очереди с трепетным благоговением брали бумажку, прочитывали написанное на ней и завистливо обращали ко мне взоры. Увы, я действительно возбуждал во всех этих людях невольную, непреоборимую зависть. Помилуйте! – стоило мне явиться – и вот сразу же я не только удостоен посещением самого “хозяина”, строгого, недоступного, имени которого даже нельзя произносить, но он и снова, из-за того, что я выражаю “легкомысленное неверие”, беспокоит себя, делает второй раз в сутки свое “астральное” путешествие из глубины Тибета в торговый немецкий город Эльберфельд, пишет глубокомысленную, весьма ловкую по своей неопределенности и двусмысленности записку и кладет ее, рядом с пуговкой и зубочисткой, в карман Олькотта!

Олькотт глядел на меня таким идиотом, Блаватская глядела на меня так невинно и в то же время так торжественно, что я совсем растерялся. К тому же ведь сон мой или бред был так ярок!

“Верить” я не мог, но весь чад этой одуряющей обстановки, при моем нервном и болезненном состоянии, уже на меня подействовал, я уже начинал угорать и спрашивал себя: “А вдруг я действительно его видел? вдруг это действительно его записка?” К тому же ведь тут была она, эта старая, больная, мужественно страдавшая от глубоких недугов женщина, глядевшая прямо в глаза смерти, и глядевшая прямо в глаза мне, как глядит человек с самой чистой совестью, сознающий свою полную невинность и не боящийся никаких упреков.

От этой ужасной и несчастной женщины исходило положительно какое-то магическое обаяние, которого не передашь словами и которое испытывали на себе столь многие, самые спокойные, здоровые и рассудительные люди. Я был так уверен в себе – а вот она меня поколебала.

– Скажите, – спрашивала она, впиваясь в меня своими мутно блестевшими глазами, – можете ли вы пойти под присягу, что у вас был бред и что эта записка не написана “хозяином”?

– Не знаю! – ответил я. – Завтра утром я приду проститься с вами. Мне надо домой, я завтра уеду».

[Лена К.]

Сообщение от diant

Факты скорее говорят об обратном.

Письма Е.И.Р. МЦР. Т7. 14 мая 1945 г. Е.И.Рерих — В.Л.Дутко
Вместе с Вами скорблю, что теософы уявили столько гротесков и пошлых искажений Великих Обликов. Прискорбно, но большинство Духовных Обществ лишено чувства Красоты. Красота должна сопутствовать духовности, но, увы, она не только отсутствует, но, хуже того, она уявилась в каком-то нарочитом опошлении. В этом духовные Общества уявляют великое соревнование. Так, ни одно из имеющихся сейчас Изображений Великих Учителей не отвечает действительности. Даже те, которые были написаны немецким художником еще при жизни Блаватской*, являют весьма отдаленное сходство, вернее, никакого. Но, может быть, это и лучше. Каждый имеет свой условный вкус, и самое прекрасное Изображение может не ответить его ожиданию. Потому пусть существуют многие Изображения по уровню сознания каждого. Пусть люди имеют свою радость.

Примечание:
* Речь идет о портретах Махатм М. и К.Х., созданных в 1884 году Генрихом Шмихеном.

Письма Е.И.Р. МЦР. Т7. 26 февраля 1945 г. Е.И.Рерих — В.Л.Дутко
Ведь люди любят только те облики, которые отвечают их представлениям. На основании этого, я сказала бы, закона Великие Учителя никогда не протестуют против явного несходства и искажения приписываемых Им портретов с Оригиналами.

[mika_il]

Сообщение от Редна Ли

Но примерно так она и говорила. - Да что там каббала и известный всем буддизм... Лишь оккультные феномены были объявлены главной причиной неудачи теософского сообщества. Вероятно в них Вы находите вызов европейскому оккультизму?
Кстати - что Вы имеете в виду под ним? У меня сложилось мнение, что европейский эзотеризм включает три и только три основные ветви. Это христианизированная каббала, масонство и мартинизм. Движение спиритуалистов мне трудно отнести к системе действительных знаний. Из этих трех только масонство я нахожу серьезной оккультной силой. Насколько я понимаю, так или иначе оно сознательно обойдено стороной основателями теософского движения. Из того, что Вы описываете как европейских "сиров" (в очередной раз - что это?), я тяготею усмотреть именно масонские ритуалы. Тогда как основной эзотерический электорат той Европы скорее кажется зарождающимся мартинизмом, который впоследствии и выступает на передний план и тесно сосуществует с теософией.

"Дугпа" - вряд ли определение, принадлежащее самой Блаватской. Применение этого слова к личности Элифаса Леви я впервые встречаю у ЕИР. Тогда как из теософии помню только два схожих комментария - признание К.Х., что он посетил лондонский "клуб" и нашел его "атмосферу" неудовлетворительной; и замечание ЕПБ по поводу одной диаграммы Леви, что она, скорее, представляет принадлежность к традиции "левой руки". В преломлении ЕИР многие теософские вещи предстают под более "прямым" углом, не допускающим сближения. И это более напоминает "закрытие", нежели продолжение "откровения". И еще эта странная адресация именно к российской публике, где таинственный дух иллюминатства кажется несколько ранее того времени совершенно вытесненным тем же самым мартинизмом...

И потом. Говорить с уверенностью о европейском оккультизме, можно вероятно лишь представляя его. Интересно, кто Вы? Или хотя бы, кто давшие Вам оценку содержания "Изиды"? Достаточно просто ответа, стоит ли за Вами какое-то знание без уточнения его принадлежности. Насколько серьезно можно принимать Ваши выводы? И мы с Редной вполне можем перейти в личку, потому что я не совсем уверен в реакции форумной общественности...

[diant]

Сообщение от mika_il

"Дугпа" - вряд ли определение, принадлежащее самой Блаватской. Применение этого слова к личности Элифаса Леви я впервые встречаю у ЕИР.

Были у ЕПБ и такие слова о Леви:
"Хозяин говорит, что он был обычным дугпа со знаниями гелугпа".

[Лена К.]

Мне еще интересен этот портрет:
http://forum.roerich.info/showpost.p...&postcount=690
из книги «Through the eyes of the masters meditations and portraits» by David Anrias (London: Routledge, 1932).
Е.И.Р. писала об этой книге:

Письма Е.И.Р. МЦР. Т 6. 12 июля 1938 г. Е.И.Рерих — А.Паскевичу и А.Кавка
Книга Анриаса с портретами Махатм у меня имеется. Книжечка эта в большой мере основана на ледбитерском описании Махатм. Всеми силами души восстаю против изображения Великого Венецианца. Мне кажется, что каждый, в ком не заглушено окончательное чувство красоты, не может не восстать против изображения Махатмы в европейском пиджаке!!!

Книга Анриаса вышла в 1932 году. А в 1934 году Е.И.Р. писала:

Письма Е.И.Р. МЦР. Т 2. 10 мая 1934 г. Е.И.Рерих — Н.К. и Ю.Н. Рерихам
Как знак, сегодня же получила новый портрет Владыки: радость была большая.
…Портрет пришел в новой книге. Махатма М. в профиль, в Его любимой позе со скрещенными руками на груди, много сходства, особенно в линии шеи и плеч.

Не о портрете ли Махатмы М. из книги Анриаса идет речь?

[Владимир Чернявский]

Сообщение от Лена К.

Не о портрете ли Махатмы М. из книги Анриаса идет речь?

Безусловно речь идет о книге Анриаса.

[Редна Ли]

Прошел год после нашего последнего появления, и я просто расскажу вам, что мы узнали. Расскажу только о Нишиканте Чаттопадхьяя, и вряд ли вы найдете где-то еще эту информацию.

Итак, что мы имеем. Мы имеем мистера Ч.К. (или К.Ч.?) Мэсси, корому Синнетт показал одно из писем КХ. В этом письме было всколзь написано, что КХ встречался с профессором Фехнером. Синнетт не обратил на это внимание. Мэсси, наоборот, ухватился за это и написал профессору Фехнеру (или его секретарю) из Лейпцигского университета. Мэсси спросил Фехнера, не встречался ли тот с каким-либо "азиатом". Фехнер ответил, что встречался, и что это был индус. Но только звали его не Кут-Хуми, а Нишиканта Чаттопадхьяя. Был он в поле зрения Фехнера недолго, в первой половине 1870х. Был примечателен тем, что читал лекции по буддизму, но больше ничем, кроме цвета кожи, не выделялся. Фехнер сказал, что в точности не помнит (дело было около 10 лет назад), но разговор, указанный Мэсси, вполне мог иметь место, и быть на указанную КХ тему, так как Фехнер интересовался подобными вещами. Где сейчас Чаттопадьхяя, Фехнер не знал. Мэсси получил ответ от секретаря Фехнера в 1882 году. Письмо Синнетту, с упоминанием Фехнера, КХ написал в 1880. Мэсси ничего никому не сказал до своей смерти. Я не знаю, пытался ли он выяснить "где сейчас" Нишикант Чаттопадхьяя. Но если бы попытался, то узнал бы, что Нишикант находился в Цюрихе. Так или иначе, в 1882 году Мэсси объявил основателей ТО мошенниками. Это произвело очередной скандал, но причины известны не были. Ответ Фехнера случайно нашли в бумагах Мэсси, после смерти. К тому времени Чаттопадхьяя уже не было в живых. И теософы так и не пришли к единому мнению на этот счет.
Основным камнем преткновения для них оказаласть датировка. КХ неоднократно писал Синнетту о своем присутствии в Индии в 1880 и 1882 году. Он якобы встречался с Блаватской в 1880 и 1882, и куча впечалительных индусов видела его там и сям, и могла это подтвердить. Однако то, что они могли подтвердить, не укладывается ни в какие рамки современного здравого смысла. Основаная масса этих свидетельств всплыла в связи с Куломбами, и среди них есть письмо КХ, прямо указывающее Мохини, что и как говорить. Кто желает, может найти эту записку в интернете. Она не выдерживает никакой критики.
Первое настоящее свидетельство о встрече с КХ в Индии - это свидетельство Дамодара. И было это осенью 1883. То, что это был первый раз, когда Дамодар встретил КХ "живьем" - сомнений не вызывает. Потому что Дамодар, заявив, что его гурудэва вживую ничем не отличается от своего астрального тела, умудрился удивиться, почему КХ так молодо выглядит. Видимо, между "астральным телом" и живым человеком отличия все-таки были, раз до этого Дамодар не мог отпределить даже возраст. Итак, первое реальное свидетельство нахождения КХ в Индии - осень 1883 года, и это как раз не отрицает возможность того, что это мог быть Нишикант Чаттопадхьяя. Нишикант вернулся в Индию в феврале 1883.

Но кто же такой был Нишикант Чаттопадхьяя. Нишикант происходил из уважаемой и респектабельной семьи кулин-браминов из Викрампура (район нынешней Дакки, Бангладеш). Его отец был главой браминского общества, выступавшего за защиту традиционных ортодоксальных ценностей. Кроме него в семье было еще два сына - старший, Набакант, и младший, Шиталакант. Старший брат Нишиканта, Набакант, в возрасте 18-20 лет вступил в Брамо-самадж и возглавил его молодежное отделение в Дакке. Брамо-самадж выступал против ранних браков, каст, за права наследования для женщин и т.п. Результатом стал разрыв с отцом, который отрекся от него и лишил наследства. Уйдя из дома, Набакант забрал с собой двух младших братьев. Нишиканту в то время было около 13-14. Шиталаканту - 7-8. Молодежная ветвь брамо в Дакке занималась достаточно радикальной деятельностью. Они часто отзывались на просьбы о помощи от женщин (в основном кулин-браминок), которых хотели выдать замуж против их воли. Доходило до того, что они выкрадывали женщин перед свадьбой, а потом подавали в суд на их родственников. Им удавалось выигрывать подобные дела в суде. Но бенгальское общество было настолько расколото на почве традиционализма и брамо, что дела доходили до физической расправы. Нишикант, видимо, оказался в центре этих событий, хотя и не принимал в них активного участия. Роль его и Шиталаканта сводилась к тому, что они помогали местному Брамо-самадж издавать газету. Но уже через два года Нишикант закончил школу и уехал в Калькутту учиться в колледже. Где оказался предоставлен сам себе. Он поступил в Президенси Колледж и проучился там два года, получив по окончании степень master of arts. Среди списка сданных экзаменов был санскрит.

[mika_il]

Сообщение от diant

Были у ЕПБ и такие слова о Леви:
"Хозяин говорит, что он был обычным дугпа со знаниями гелугпа".

Источник не вспомните? ПМ?

[mika_il]

Сообщение от mika_il

Источник не вспомните? ПМ?

Нашел. Письмо к Синнету. "Всё что я знаю - это сведения с чужих слов."